Две велопоездки 1994г. (по Западной России и Кубани – Крыму)

Поездка по Западной России

23 июня, четверг. За окнами нашего вагона солнечно, в вагоне свежо. Через полчаса Великие Луки. В купе мы вдвоём, двое наших попутчиков сошли на станции с красивым названием Оленино. Только что проехали станцию Сердце – она разместилась на одинаковом расстоянии от С.Петербурга, Москвы и Риги.

Я не пошла смотреть В.Луки, осталась в вагоне, который через 2часа, прицепленный к пригородному поезду, отправится в Себеж. А Витя, зарядив фотоаппараты, побежал «на охоту за видами». Конечно, можно было собрать велосипеды и разобрать их, вернувшись, но так не хотелось утренний покой обращать в суету. А в В.Луках на обратном пути мы всё равно будем. Вот и сижу я в пустом, чистом вагоне, отсоединённом от ушедшего состава, который продолжают обслуживать лауреаты комсомольско-молодёжного конкурса проводникового состава во главе с начальником поезда Кулешовым. Мы получили от Кулешова по радио массу информации, в том числе о температуре в районе вокзала В.Луки. Музыки хорошей было много и вечером и утром. Ночь на второй полке была для меня тёплой ( я даже спальник не развернула), а Витя внизу подмерзал в полусне и потом даже начал составлять список, какие вещи надо брать с собой в поход.

Вот бы суметь провести этот поход в радости от всего, что увидим и друг от друга! В моих глазах, обращённых к Вите, чаще равнодушие, чем счастье, усталость, а не готовность радоваться тому, что дано мне судьбой – сама себя обделяю, жизнь нам обоим сокращаю. Но может, я не виновата - сколько дано мне было любви, столько и выпито? На донышке остаточек, воспоминания. Воспоминания-привязанность не позволяют решиться на самостоятельный отдых, когда, наскучав, я вернулась бы в семью с восстановленной потребностью всех любить. Но ведь может случиться и обратное – возникнет привязанность к одинокой жизни-работе…

Витя вернулся через полтора часа. Город в войну был сильно разрушен, и красивые здания не восстановлены. Одна-единственная церковь на весь центральный район.

И опять стучат-убаюкивают колёса, но недолго – приближается Себеж, бывшее еврейское местечко (в конце 19 века евреев по переписи больше половины всех горожан, а сейчас основные жители - русские). Выгрузились и круто вверх-вниз покатили к центру городка, примыкающему к озеру Себеж. Бурная была история у приграничного городка, сильно разрушен он был в последнюю войну и разместился в числе самых маленьких, а сейчас всего лишь скромно, спиной к озеру, стоит Ленин, да справа от него замковая гора с видами на озёрные и заозёрные дали. Стоящий на ней Свято-Троицкий собор только шесть лет назад стал православным, сохранив католический внешний вид - две башни-колокольни по обе стороны портала. Церковный двор ухожен.

Пережидая ураган рядом с остановкой, послушала бабушек, явно гордящихся тем, что их район объявлен приграничным и теперь не каждого к ним пускают, но родственникам они запросто могут выписать приглашение. А мы как проскочили? И ещё насмотрелась на троих девчонок 15-16лет. Одна из них искрилась счастьем и трещала почти непрерывно, другой удавалось иногда словцо вставить, а третья, наверное, болезненная и оттого какая-то блеклая, с трудом раскрывала рот даже в случае прямых вопросов. Счастье первой девочки было рядом - мальчик ровесник (потом, уже в автобусе, она аккуратно сняла с его плеча свою сумку). Радоваться чужому счастью может счастливый человек или уверенный в себе, а я радовалась. Значит…

Буран просквозил, дождь перестал, бабушек, девчонок и мальчика увёз автобус, а мы сели на велосипеды и двинулись на Опочку. На ходу я выискивала еврейские лица. Увидела только одно, грустное, на крупном парне лет 20-25. Да и тот, может, приехал на родину предков…

Дорога на Опочку (7+52км) была лесной, т.е. практически беззрелищной. Маленькие деревни с маленькими, редко свежекрашенными домами радости не давали. Бурное небо и сильный ветер присылали нам частые дождики. Мой новый велосипед, купленный Алёшей, шёл хорошо, но его седло мучило мой зад жестоко. Сил в руках-ногах нет. Витя тоже к вечеру устал.

Заночевали под елями, используя для костра старое кострище. Наевшись картофельного пюре, уснули мёртвым сном, что было удивительно, т.к. первую ночь в палатке я обычно сплю плохо.

24 июня, пятница. Небо плотно закрыто серой пеленой. На полдня продолжилась вчерашняя дорога –трасса С.-Петербург- Киев. Она усыпана крупным, плохо укатанным гравием, но случаются и гладкие участки. Не посмотрели вовремя на карту, не увидели желанный съезд на маленькую дорогу сразу после моста через Великую, а поняв, что отъехали от него 5-7км, не захотели возвращаться. Зато поворот с трассы от Новгородки подарил нам такое гладенькое шоссе, с полями-лугами, окрестными горками и малым traffic’ом, что мы ехали рядышком, вспоминали всё, что помнили из Пушкина и на 17-ом км свернули в Тригорское.

Усадьба Осиповых- Вульф – длинное деревянное одноэтажное здание, построенное для полотняной фабрики. Господа заняли его временно, пока перестраивался господский дом, а тот возьми да сгори. Так и остались они в в фабричном здании, обустроили, создали уют. Пушкин приходил (приезжал) к ним каждый день часам к 5-ти, к обеду, но уже поевший и потому просто присутствовавший за столом. Летом мог залезть через открытое окно. Дети кидались ему навстречу. Одна из барышень вспоминала: «Сидишь, бывало за переводом, он не получается, а тут гость. «Пушкин, переведи!» И вмиг перевод готов». Хозяйка опекала его как сына, хозяин любил вести беседы, многие мысли из которых Пушкин ввёл в свои произведения. Языков приезжал их Тартусского университета, Пушкин радовался ему. Сколько стихов и музыки звучало в этом доме! Как любили здесь пить пунш и веселиться! И наконец, Анна Керн (!) была племянницей хозяйки… И Пушкин робел в её присутствии. Она, отмечая переменчивость его настроения, писала, что никогда нельзя было знать, каким он будет в следующую минуту. Так что, похоже, влюблённость была односторонней.

Сколько восторженных слов посвятил Пушкин Тригорскому и его обитателям! Какое для всех нас счастье, что любящие, понимающие поэта люди, жили рядом с ним, особенно, в годы ссылки! Он убеждал себя: «…я рождён… для деревенской тишины», но не тишина ему была нужна, а дорогие сердцу люди. Недаром он писал П.А.Осиповой (наверное, в её альбоме): «На свете ничего нет более верного и отрадного, чем дружба и свобода». Дружбу в этом доме он получал полной чашей, а свободы ему не хватало. Хотя несвобода дала нам «Евгения Онегина» и многое другое, в том числе «Я помню чудное мгновенье». Прасковья А. бережно хранила каждый листочек от Пушкина и, перебирая-перечитывая его письма, чувствовала себя хранительницей золота. Много автопортретов Пушкина в музейных комнатах (открыта сейчас одна половина дома), есть его посмертная маска и литография его в гробу. Как же важно было Александру С., рано выпавшему из своей семьи (ничего не знаю про его отношения с матерью), чувствовать себя в Тригорском сыном, старшим братом, которого любят, ценят, берегут.

Из Тригорского мы пошли в Михайловское низом – не хотели возвращаться на дорогу и надеялись пройтись по пути поэта. Может не всегда угадывали, но старались. Сперва спустились с горки, на которой стоит Тригорское, обогнули крепостную гору, на которой некогда стояла грозная для Батория крепость Воронич, и прошли мимо третьей горы, на которой живёт деревня с тем же названием. Снизу, с реки, три бастиона, средний самый значительный, явно поздней подработки. Совсем недалеко оказалась Савкина гора с часовней и каменными кряжами. Ух, и виды с неё на речные и озёрные дали! И если бы не дождь, какие б получились кадры у Вити…

В Михайловском мы сперва увидели обновлённую часовню (вроде бы у Пушкина про неё сказано…) От часовни прямая дорога к усадьбе, но… «нормальные герои всегда идут в обход» - мы поехали в объезд и зашли в неё сбоку. Тишина. Безлюдно: музей закрыт, гуляющих по парку практически нет, бронзовый Александр Сергеевич лежит среди травы в одиночестве. Ленин распорядился считать эти места заповедными. Наверное, и раньше эти места охранялись. Сильные разрушения во время войны привели к тому, что все, в том числе и здания за ветхостью, разобранные Пушкиным-сыном , отстраивали заново по описаниям и фотографиям. Постройки стоят по кругу, в середине которого вяз и круглый, наклонный от барского дома газон. Барский дом небольшой, одноэтажный, на высоком подклете, с колоннами. Он нарядный как со стороны двора, так и с реки, на высоком берегу которой стоит. Среди построек конторский дом, жилые –приказчика и няни, погреб, где Александр С. оттачивал своё стрелковое искусство, и пр.

Что в доме, посмотрим завтра, а за оставшееся вечернее время доехали до Петровского, где поселился, уйдя от дел, прадед Александра С.. Дом в Петровском (конечно, тоже восстановленный) – самый роскошный из увиденных сегодня: двухэтажный бирюзово-белый красавец с бюстом Ганнибала в сквере, с аркадой у озера и с Пушкинскими стихами о прадеде. Завтра всё запишу (не держит дырявая память). Набрали чуть ли ни минеральной воды из источника по совету местного деда в вохровской фуражке и узнали у него, что колхозы – это хорошо, а сейчас всё развалилось, что Ельцин слушает иностранцев, которые нам зла желают. Палатку поставили на берегу озера – её даже недолго освещало солнышко, и Витя хватался за фотоаппарат.10.30. Светло как днём - наверное, завтра будет больше, чем сегодня, солнца. Наметили утром - сперва в дом поэта, потом в Святогорский монастырь. Велосипеды в порядке – у меня только отвалился колпачок от педали и вывалился было подшипник, но Витя его нашёл и законтрил.

Пятничный вечер. У соседей музыка, веселье. Хорошо, что не всем грустно в нашей стране. Вот и мы с Витей радуемся своему отдыху – работе для оздоровления тела и духа.

25 июня, суббота. Ночь ветреная, сон беспокойный, утро серое, но без дождя. К 9-и часам мы подъехали к Пушкинской усадьбе. Строил её дед поэта Осип Ганнибал, жена которого, кстати, из рода Пушкиных, и мужа дочь выбрала из того же рода. Интересно, какие линии непосредственно связывали отца поэта и его бабушку?

Пройдя прихожую, гости попадали сразу в гостиную с большим балконом над Сыротью. В тёплую погоду к чаю накрывали на балконе (стол –«сороконожка» мог быть раздвинут на 20 гостей). С балкона видны два озера, через которые протекает Сыроть, заречные дали, Петровское – с одной стороны, Савкина горка – с другой. Красотища! Комнат нам показали всего 6. Кроме прихожей, где я, слушая экскурсовода, неутомимо радостно проговаривающую свой «урок», узнала, что Пушкин бывал здесь не часто: младенцем, после лицея, когда он очень радовался деревенской жизни, в 19-ом году, будучи коллежским секретарём в отпуск от работы и от болезни: «Я ускользнул от эскулапа: худой, горячий, но живой» (в этот приезд он и написал «Деревню»), потом была более, чем двухгодичная (с 9августа1824 по 3 января 1927гг.), ссылка: «Злобно мной играет самовластье…» . Последний приезд в 35году радости ему не доставил. А вот годы ссылки оказались замечательным временем, хоть и была порой в тягость, хоть и боялись за него друзья, зная его свободолюбивый нрав, поддерживали в письмах и молитвах.

Первым испытанием оказалось согласие Сергея Львовича досматривать письма сына. Ссора была, предполагаю, горячей, но родители всё же уехали (наблюдателем остался человек по фамилии Пещеров – он потом стал губернатором Пскова), и уже в октябре 24года А.С. написал: «Я нахожусь в наилучшем, каком только можно себе представить положении, для того, чтобы окончить мой поэтический труд». И действительно, здесь он не только над «Евгением Онегиным» работал, но написал больше 100 потических трудов. Наибольшая – «Борис Годунов». Народные персонажи списаны им с участников ярмарок Святогорского монастыря. «Ай да, Пушкин, ай да, сукин сын», - радостно хвалил он себя, перечитывая драму. Дописал по свежим воспоминаниям «Цыгане», безжалостно чёркая слова в поисках самых точных. Строчка «Оставь нас, гордый человек!» имела 14 (!) вариантов. Это он службу совершал, спустя рукава («саранча летела, летела, села, всё съела, дальше полетела» - отчёт Воронцову), а в стихах не ленился, азартно искал нужное слово. На стенде книжечки «Онегина»1825 и 1826гг. (сразу издавали!) Конечно, здесь было написано - выдохнуто «Я помню чудное мгновенье».

Ссылка – это ещё и много общения с Ариной Родионовной. Няня родилась в 1758г., значит, в 1824г. ей было 66лет. Одна из комнат дома была для работы девушек рукодельниц, которыми она командовала («важно расхаживала среди своей команды и наблюдала»). «Но я плоды своих мечтаний/ читаю только старой няне, / подруге юности моей». Уж как она, бывало, ждала Сашу в Михайловское: «Везде коней выставлю…» И вот дождалась, насмотрелась, наговорилась. У неё был собственный домик, нежилая половина которого служила баней, где для Сашиных купаний держали бочку с ледяной водой. Невысокий(162-163см), лёгкий, ловкий он в лицее имел несколько прозвищ, среди которых – «обезьяна». А здесь кроме коня, сотни пистолетных выстрелов, утренних купаний (это он про себя:«…в седьмом часу вставал он летом /и отправлялся налегке/ к бегущей под горой реке…»), был ещё бильярд (кий, шары имеются в музее).

Добрые слова произнесла экскурсовод про всех членов семьи: отца, мать, брата Льва (писал стихи), сестру Ольгу (хорошо рисовала) и даже про братика Платона, рождённого 42-хлетней Ольгой Осиповной и умершего в младенчестве. Портреты Ганнибалов в гостиной, портрет Байрона в кабинете Пушкина (по Байрону по просьбе Пушкина в какой-то из местных церквей панихиду свершали. Во!) В кабинете особенно уютно: маленькая кровать под балдахином, стол, камин, книжная этажерка ( 12 возов книг, которые увозились из Михайловского, наверное, где-то в другом месте хранились), на полке Библия и Четьи-Минеи, чтоб надзиратели не думали о нём, как о богохульнике.

И хорошо известный приезд Пущина как-то очень ощутился – вот через эту дверь бежал неодетый Пушкин к другу и кидался к нему с крыльца, а вот сюда внёс его Пущин. И все эти печи даже зимой холодные, на радости, Арина Родионовна велела затопить. Чуть не угорели. А здесь они слушали друг друга.

Ладно, закончу про Михайловское. Немного о могиле поэта в Святогорском монастыре. Она со стороны абсиды храма – небольшая стела на трёх плитах, много цветов. Оказалось, «из своих» были на похоронах только две сестрёнки Осиповы из Тригорского. Натали приехала на могилу только через 2 года (муж велел удалиться в деревню, и она с детьми прожила там почти два года), а в 40г. поставила памятник (по легенде - по его эскизу). В 36г., хороня мать, он место себе на монастырском кладбище откупил –явно чувствовал, что смерть близко: и долг огромный, и жена – красавица, пользующаяся успехом , и поэтический источник иссяк. «И хоть безжизненному телу/ равно повсюду истлевать,/ но ближе к милому приделу/ мне всё ж хотелось почивать./ И пусть у гробового входа/ младая будет жизнь играть, /и равнодушная природа/ красою вечною сиять».

Кстати, ему совсем не хотелось ни стареть, ни умирать. Увидев в Михайловском (приезд 35г.) молодую поросль вокруг когда-то одинокого дерева, он написал жене: «Досадно мне смотреть на молодую поросль, как и на молодых кавалергардов…» А в стихах это звучало: «Здравствуй, племя молодое, незнакомое! » Совсем как в наших дневниках и диафильмах - кочевые будни дневника через месяцы осветляются, переосознаются, опоэтизируются.

Святогорский монастырь, любовно восстановленный после войны, как и весь музей, Семёном Гейченко (44года здесь директорствовал), два года назад передан церкви (молодые монахи ходят по его двору и уговаривают школьников уверовать в Бога, а то их ждёт ужасная кара). Музейные экспонаты из монастыря и частично из Тригорского перенесены в парадное здание научно-исследовательского центра. Нам почему-то не захотелось туда, хотя там могла быть современная экспозиция.

И снова попутный ветер гонит наши велосипеды по шоссе с малым движением. Солнышко старательно освещает деревеньки, без церквей, с невысокими домами. Впереди районный центр Бежаницы, у ресторана которого мы сворачиваем к ж.д. вокзалу и меньше, чем через два часа уезжаем в Новосокольники, оттуда в Старую Торопу, где оказываемся в 3часа ночи.

Из дорожных встреч за два дня. Продавщица в магазине, где мы покупали хлеб, с жадностью расспрашивала, как мы путешествуем; у того же магазин Витю зазывали третьим; троица, включающая женщину, о чём-то шумно спорила на скамейке сквера у вокзала и на наших глазах кувыркнулась тут же спать; вдрызг пьяные «афганцы» в вагоне поезда на Новосокольники замучили меня громким матом (пересесть мы не могли, т.к. упирались ногами в свои велосипеды); молодые польские торговцы, заспорившие хорошо ли будет, если Белоруссия объединится с Польшей. И ещё ресторанная кассирша-белоруска, попросившая у меня валидол для подруги и пожаловавшаяся, как плохо берут огурчики «один к одному» за… 2тыс. Петербуржец, угощавший всех торговцев кусочками вяленого леща, выловленного в Финском заливе, и в ответ на похвалу настойчиво предлагал купить у него леща, а слышал в ответ «а ты купи у нас носки, тогда будут деньги на леща»,или «да непривычные мы рыбу есть». Женщина, приехавшая в Торопец на могилу матери и рассказавшая, как залило их в этом году: «Картошку посадили только на Троицу, канавы для воды капали до пояса». И наконец, отслуживший солдатик, третий день ехавший из С.-Петербурга домой. Два дня гудел, и его опять бросали на ту же койку в казарме, пока на третий день не решил твёрдо: «Сегодня обязательно уеду», и пить начал только в поезде на Новосокольники, продолжил во втором, оказавшись в одном с нами купе. Как он радовался, что сегодня своих увидит, что завтра будет большой праздник в его честь, все будут радоваться. Уговорил нашего соседа начать с ним радоваться – «раздавить бутылку». Вите, как непьющему, досталась бутылка пива, мне из неё тоже.

26 июня, воскресенье. День начался, как я уже написала, в 3 часа ночи, т.к. именно в это время мы сели на велосипеды и по темноте поехали к Торопцу. Прекрасная дорога после магистрали «Москва-Рига» стала обыкновенной, по которой надо прокладывать себе путь, а всё не светало и не светало. В пятом часу мы поставили палатку и проспали почему-то до половины десятого.

В Торопец прибыли в разгар подготовки к празднику – Дню города, 920 лет ему. Пока Витя вставлял 6 спиц, я походила по базару- магазинам и закупила гостинцы для монинцев. Духовой оркестр из пожилых людей в светло-коричневых костюмах не очень весело играл, в основном, незнакомые мелодии. Слушали мы, правда, краем уха. Потом они и вовсе отодвинулись от нас – им мешали настройщики звука «для настоящего концерта». «Раз, два, семь» - мы услышали бессчетное число раз.

Но пока собирались и завтракали праздник начался. Я увидела груду шаров и услышала бравурную музыку – кто-то шёл к базарной площади и взошёл на помост. Нарядно одетую женщину никто не представил, зато она представила мэра города Михайлова. Я потому записала его фамилию, что ожидала услышать еврейскую фамилию и имя Соломон. Про Соломона прочла в газете, как он начал перестройку в отдельно взятом городе Торопце, как разумно вёл, выращивал свои кадры купцов, будучи сам из купеческого роду. Может, этот русский его подсидел, а может… я город перепутала.

Ухоженная дама заучено поприветствовала горожан и гостей с праздником города, мэр напомнил его историю, а гость из белорусского городка (наверное, побратима) пожелал горожанам благополучия. И хоть б кто-нибудь из выступающих улыбнулся! Затем запела местная певица, удивительно похожая на ведущую. Не сильный, но приятный голос очень приблизительно озвучил две известные песни (одна из них «бесаме мучо»). Может, предлагалось слушать звучание голоса, а не мелодии…

На этом мы простились с празднующим городом и двинулись в сторону ж.д., вдоль которой по узкой тропинке проехали-прошли 20 км до ст. Мартисово, откуда наименьшее число километров до Монина. За все часы нашего движения вдоль ж.д. по этой добротной, с высочайшей насыпью однопутке прошёл только один товарняк. Последний встречный (в 5-и км от Торопца) сообщил, что до Мартисова 7-8км (оказалось в два раза больше). Уж лучше б мы его не встречали – так эта узкая тропа-колея , в которой надо было удержать велосипед, меня вымотала! В какой-то момент в моих намученных мозгах возникла мысль, что мы пропустили станцию, и я затребовала возвращения для её поиска. Несчастный Витя поплёлся за мной, хотя и ему усталость добавляла шансов сверзнуться с высокого откоса (он уже однажды упал, правда, с невысокого участка, но неприятного).

Станция, конечно, оказалась впереди и была ярко выражена. Повернувшись к ней спиной, мы вступили на топкую тропу. Ехать почти не удавалось. Перерытая поперечными канавами, она топила наши велосипеды почти до рюкзаков. А как сжирали комары – не пересказать! Но всё же кончилось это волочение велосипедов (в особо тяжких случаях Витя переволакивал вслед за своим мой), дорога пошла вниз к речке, к Спиридову и даже почти очистилась.

Подъём от Спиридова нам, уставшим, был тяжек. Так пешком и вошли в Монино, где были радостно встречены. Среди радующихся были наша Аня, Алёна Армандт с дочкой Машей, Маша и Вовочка, Ульянка (4 годика, моя крестница) Сулимова, Виталик, приходящий к Сулимовым по воскресеньям из своего детдома, Ася Старостина. Новые лица: Анина сверстница Люба (её почему-то называют Шарлоттой), ребята, закончившие вспомогательную школу и живущие здесь с сентября: Андрей (по прозвищу «Лис»), Эдик и Оксана, а ещё одну девочку Неллю увезла на море жена спиридовского шофёра, который обслуживает монинцев на их машине и тракторе с прицепом. Ещё живёт и строит второй год французский архитектор Люсьен. И наконец, гости – отец с дочкой лет 15, напомнившую мне Лену Розину времени нашего с ней и её мамой Алей похода по северному Кавказу, по-видимому, такую же неблагополучную. У неё немолодой отец- ракетчик, всех знаменитостей в своей отрасли знающий, и мать - какой-то жутко занятой, важный учёный. Бедное дитя, видно, было помехой для ответственных занятий, как нередко бывали помехой и наши дети. И всё же у Вити хватало(ет) желания общаться с ними, подробно, заинтересованно отвечать, брать в далёкие походы, делать д/ф-ы с их участием. И всё же и всё же… Мы спускаемся к реке и торцу озера Долгое, отмываем дорожную пыль и усталость, потом нас кормят обедом, показывают полог для сна на чердаке, расспрашивают, рассказывают. День клонится к вечеру, и я, помыв велосипеды и кое-как постиравши, залезаю в полог, оказавшийся многодырчатым и потому очень даже комариным. К тому же ещё было душно и болела голова от перегрузки(?). Но ночь, в конце концов, кончилась, и наступил понедельник.

27-28-29-30 июня. Пишу 30-го. Работаем. Вместо фундамента для коровника делаем погреб. Это насущней. Погреб определили под верандой нового дома. Да, я ещё не сказала, что строятся своими силами два новых дома, высоких, с мансардами. Работы ещё много. Пока у коммунаров всего два старых дома –Машин и дачный Алёнин и ещё одна усадьба, где в двух домиках живут Люсьен с отсутствующей сейчас женой и Вовочка, есть новая баня, на чердаке которой спит наша Аня, новое продуктовище, где она хозяйка-хранительница. И много полезных и вредных живых существ. Полезные: козёл и две козы с козочкой, корова и её детка мужского полу, две кобылицы и жеребёнок, одна собака местная и её гостящий сынок, две кошки (одна вроде бы московская), 12 кур, дарящих 8-10 яиц в день, а вредные – тучи комаров. Жутко комариное лето…

Описывать, как копаем землю, отвозим её, делаем цемент и укладываем камни в стенки, нету слов. Тяжело. Никто, кроме Анюты, до сегодняшнего дня не предлагал помощь. Выкопали половину погреба и обложили камнями- кирпичами наружные стены этой половины на метр высотой, а внутреннюю на всю высоту. Вторая часть погреба почти не копана, правда, сегодня девчонки Маша и Аня отвезли с десяток тачек, пока Витя клал кирпичную стенку, а я посиживала, посасывая валидол. Вчера к вечеру почувствовала, что перегрузилась – очень поздно позвали к ужину. Сегодня же после обеда стала вяло работающей – лишь подавала раствор и кирпичи. Жарко, а мы работаем с одним только обеденным перерывом. Вчера Витя встал в 5час, я в 6 час при общем подъёме в 7.30. Всё! Надеюсь, завтра буду в порядке – «оклиматизировалась».

Наблюдаю Анюту в более естественных для неё условиях. Ничего особенного, то солнышко, о котором мне рассказывали, пока не засеяло. Если Маша работает непрерывно, то Анюта уверяет, что главное – это общение, а не работа. «Мы здесь живём, а не работаем». Так говорится в условиях непрерывных строек... Через месяц ей 20лет.

01июля, пятница. Сегодня работало на погребе много народа в разное время: Маша, Алёна (после обеда), даже девочка Лена и Эдик. Кирюша – глухонемой, психически больной мальчик – Машин подопечный - подвозил кирпич на маленькой тележке, Саша с Ульянкой тоже по кирпичику таскали. Анютик трудилась почти непрерывно, мощно. Маша похвалила: на авральных работах она не заменима. В общем, работа кипела, но её конца пока не видать.

Купались мы с Алёной с ближнего пляжика перед ужином, а после ужина слушали рассказ о её выступлении с нашей гимнастикой в Швеции. Яркий рассказ. Я всё так хорошо представила и ужаснулась, что она делала детское упражнение «Волчок». Детям многократно быстро опускаться на колени и вставать естественно. А женщина на шестом десятке, сорвав восторженные аплодисменты (и последующие приношения на «Любутку» в Монино), уходила со сцены с кровавыми струйками, текущими с разбитых колен.

Ещё был дневной разговор о наших детях. Машенька Сулимова – удивительно самодостаточный человек. В монинскую жизнь она вросла, приняла её на себя, за всякую работу берётся, ни на кого ни за что не обижается, не покрикивает, работы не требует. Принимает мир, какой он есть, груз с себя на других не перекладывает. А ей всего 23, но за плечами 6 лет хотилицко-монинской жизни. А как она поёт! Перед каждой трапезой молитвенное песнопение. Маша делает это всей душой.

2 июля, суббота. Вечером баня, а днём опять тяжёлая работа: тачки с землёй, бетон, камень, кирпич. Завтрашний день не последний в нашей работе, а впереди запланировано ещё 10 велодней. Это называется активный отдых. Но я (от усталости, наверное) не радуюсь каждому дню, не радуюсь жизни. А вот Маша мудрее. Как она сегодня, приостановив мешать бетон, сказала Ане: «Смотри, как будто облако над рожью – это ветер её опыляет». И замерла на несколько секунд, любуясь. Или «Кирюша? Да, пока я буду жить, он будет здесь жить. А к бабушке он только на каникулы ездит». И хотя я Машу такую теоретически знала по Лидиным рассказам, но на практике только сейчас уверилась.

Анютик работает с нами весь день, не жалея себя. Я её иногда останавливаю, а может надо чаще. Страшно ведь, не дай бог, нанесёт себе непоправимый урон.

Приехали Игорь Воротников и Миша Старостин: Миша на 3дня, Игорь на 20. Им все рады, они за всё берутся. Сегодняшним вечером было предложено им отправиться в Спиридово и стать «несунами» -уволочить бесхозные два рельса для потолка погреба. Они задание выполнили – притащили рельсы трактором.

3 июля, воскресенье. День отдыха в Монино. Готовится вкусная еда (уже субботним вечером вместо каши были салат и винегрет). Ребята, Лис и Эдик, спустили на озеро байдарку и взяли с собой Лену, Сергей отправился за земляникой, и Ульянка с Сашей радостно бегали по Монино, угощая всех по нескольку раз земляникой. Они же с Алёной с упоением рисовали эскизы облицовки печи, которую предстоит сделать Вовочке и Владимиру Ильичу, недавно вернувшемуся. Владимир И., похоже, хочет в Монино закрепиться.

Остальные отдыхали незаметно для нас, копошащихся внутри и вокруг погребной ямы. Анюта обижалась, что Игорь и Миша, только вчера приехавшие, не уставшие, помочь нам не догадываются, но работала мощно. Так день и закончился.

4-5 июля, понедельник-вторник. Окончание «бункера Алёны» (такое прозвище получил строящийся погреб, т.к. в практически завершённом над ним доме на втором этаже поселилась Алёна, отдав коммунарам свой дачный дом): закончена кладка стен, выброшен последний песок, притащенные рельсы легли в виде опор потолка погреба-пола веранды. Витя настелил на них доски, рубероид, проволоки, сделал короб для входа. И наконец, 8 или 9 замесов бетона укрыли погреб. Уложили последний бетон уже после второго звонка на ужин. За окончание столь нужного для монинцев объекта получили шоколадку, которую Анюта тут же раздробила на мелкие кусочки для всех. За нашим столом мы их «испили».

6 июля, среда. У меня и у Анюты день отдыха. Аня просто лежит-читает, а я перемещаюсь: то с Женей поговорила, то лопаты помыла, то с Витей бревно для лестницы выбрала, помогла распилить и донести, то с Машенькой поговорила, то постирала, то опять помогла Вите. А он всё строил и строил лестницу в погреб. Она получилась мощной, удобной. И крышка нашлась, и Витя её закрепил.

В 17.15 мы выкатили велосипеды на дорогу. Прощаемся со стянувшимся населением Монина. Прощальные поцелуи Алёне и Маше (а крестницу Ульянку поцеловать забыла, правда, перед этим мы с ней многократно прощались, и всё же…) Алёне я говорю неожиданные для себя (как часто я, перед ней робея, говорила глупости): «Спасибо тебе за Машу. Теперь только б жениха ей найти». Анютик провожает нас до колодца, где мы берём воду на дорогу, прощаемся с подъехавшими наездниками Эдиком и вернувшейся недавно Неллей, наконец, с Анютой и делаем попытку ехать по дороге в Спиридово. Как ребята по таким взгоркам-кочкам ездят?! На дороге встречаем Сергея-шофёра с женой и детками и получаем совет, как лучше выехать на хотилицкую дорогу и катим по ней в Андреаполь. Не отдыхаем, но и не спешим, т.к. на 8-ичасовой поезд мы всё равно не успеваем. По столбикам 29км, но мне всё равно кажется невероятным, что в 8.05 мы оказались на станции, а поезд опоздал на столько, чтоб мы успели купить билеты, снять-увязать рюкзаки, увязать передние колёса. Дальше поезд вернулся в расписание, и через 1,5 часа, едва поев и едва просмотрев книжку, мы вывалились в Осташкове. Паренёк-попутчик подробно рассказал, как проехать к хорошей ночёвке (на острове Кильчине, соединённом дамбой с полуостровом, на котором стоит старый Осташков). Мы успели туда в момент, когда солнечный диск коснулся горизонта и приковал нас к себе. Через какое-то время мы осознали, что вокруг Селигер и это из его воды творит волны ветер. Три стихии: солнце, ветер и вода явились нам в своем единстве.

7 июля, четверг. Солнце, как и обещало, сияло весь день, а ветер всё уравновешивал и уравновешивал разность давлений. То ли усталость от погреба, то ли неподходящее давление, то ли всё вместе делали нас прямо-таки варёными. Мы лениво-поздно встали, без большого интереса осмотрели монастырь, под стенами которого ночевали (в нём, кстати, сыромасленный завод, в магазинчике которого мы купили свежайшее ароматное масло и полноценный сытный творог).

Вернулись в старый центр с его рядом стоящими соборами двух концов города. Оба собора в уходе, но в Троицком размещён краеведческий музей, а в Воскресенском – концертный зал. Колокольни соборов – свечеобразная у Воскресенского и барочная у Троицкого – красавицы. В последней – фотовыставка колоколов и колоколен Тверского края и смотровая площадка, откуда Витя отщёлкал город и Селигер. В музее мы разделились: Витя за 500руб. смотрел краеведческие экспонаты в апсидной части здания, а я в центральной, с богатейшей лепниной, выставку о Ниловой пустыни, получившую благословение нынешнего Архимандрита Тверского. Есть на ней старые фотографии монастыря и крестного хода, монастырские поделки: фигурки Нила Столобенского, кольца, ковшики – тогдашние сувениры в память о посещении монастыря. Есть фото членов Останкинского общества хоругвеносцев преподобного Нила Столобенского (впервые узнала о нём), вскрытия мощей Нила в 19г., суда над монахами. Есть брошюры воинственных безбожников (27год) и просто безбожников (38год).

Короткий рассказ, как был монастырь островом ГУЛАГа, в котором насельниками в 39г. были поляки: поступило 15991чел., отпущено (да?) на родину 9413, а в апреле-мае 6287 было вывезено в Калинин и там расстреляно. Бродя в этот же день по Нило-Столобенской пустыни, видя многочисленные корпуса келий, я хорошо осознала Солженицынскую мысль, что монастыри наши своей уединённостью очень подошли гулаговской системе в размещении контингентов з/к (до 39г. там была трудовая коммуна-колония для малолетних преступников, после войны колония для взрослых ).

Что увидел Витя, не расспрашивала. Интереса моего хватило только на эту выставку. Мы ещё побродили-поездили по новому городу. В правильной сетке улиц мало старинных домов. От Преображенской церкви в новом центре осталась только очень высокая, нарядная колокольня. Церковь разобрали до войны (по описанию она была хороша) - сил безбожников, переставших к тому времени быть воинственными, хватило только на это действие. Поздняя большая, краснокирпичная бедна прихожанами (правда, сегодня четверг). Просто подумалось, что краеведческий музей и концертный зал ещё долго не потребуются горожанам как культовые помещения.

Из скульптур: красная шапочка с волком, Айболит с непонятным зверьком, Константин Заслонов (наверное, земляк) и памятник партизанам.

Прощаемся с Осташковом, выглядящим опрятным городом (хотя кучи мусора встречаются, но может, они подготовлены для вывоза). Наш путь на север вдоль Селигера, точнее с выездами на него. Хорошее новое шоссе привело нас к Нило-Столобенской пустыни на острове, к которому ведёт мост-дамба. В огромном монастыре с громадными зданиями ещё только началась реставрация, крапинками высвечивающая нарядность зданий. Подойти к священнику, вокруг которого собралось уже человек двадцать, я, ещё не преодолевшая свою апатию, постеснялась и двинулась в соседний двор. Витя отсутствовал дольше, увидел, наверное, больше - обязанность фотографировать возвратила ему бодрость.

Ожидая Витю у монастырских ворот, рассматривала местных женщин и детишек дошкольного возраста, бегавших от ворот к воротам. Кем они вырастут? Главное, что они не станут ни колонистами, ни коммунарами. Вот женщина, звучащая церковными песнопениями – мы с ней живём в параллельных мирах, хотя и современницы. Интересно устроен мир…

Прибежал Витя, и мы продолжили путь на север. До деревни Зельцо дорога нормальная, а до Остицы – сперва глубокий песок, потом колдобины. Как Витя ехал, не знаю. Я, в основном, велосипед волочила. Но когда мы влезли на горку, на которой стоит деревня, первая же женщина (интеллигентно разговаривающая) сообщила, что дальше дорога есть только зимой, по льду, да и то не туда, куда нам надо, а её приятельница из Берёзова (наш маршрут проложен как раз через Берёзово) приходила к ней в гости через Кравотынь. «Будете в Берёзове, передайте ей привет». Раздосадованные, что надо возвращаться по дрянной дороге, мы даже имен приятельниц не спросили (о чём я почему-то пожалела). Вздохнули, взяли велосипеды в руки и пошли назад (иногда ехали). Это был наш первый тупик.

Мимо Зельца двинулись на Кравотынь. Дорога, объезжала деревню – шла по её задворкам. Спросили воды –нас отправили к родничку, спросили дорогу к ночёвке - нас послали на речку Княжу. На реке уже стояла (и не один день) группа старшеклассников или первокурсников. Их инструктор показал нам хорошую возвышенную площадку. Комаров тьма, а у нас никаких средств, даже дым их не отпугивал. Конечно, комариные атаки сильно портили вечернюю идиллию. А дети веселились: катались на лодках, перекликались. В общем, в 12 они ещё не стихли, но усталым частям наших тел это не мешало отдыхать.

8 июля, пятница. Утром Витя искупался, а я не решилась. Решилась только попросить у соседей соли, т.к. запасной баллончик с солью оставила дома.

Позавтракав, двинулись в нужном направлении, достигли какого-то посёлка из четырёх домов, к которому почему-то подходила хорошая дорога из Осташкова, и, помня напутствие вчерашних механизаторов, как обогнули озеро, свернули на Лежнёво, откуда уже близко до Берёзова. Оттуда начались «рыдания» - на подготавливаемой к асфальтированию дороге сначала был песок непроезжий, потом свежеуложенный крупный щебень. Но всё кончается – дорога стала обычной грунтовкой и привела нас в деревню Красуху. Той и вправду есть чем красоваться - дома с пилястрами в большом количестве выстроились вдоль единственной улицы, развлекая проезжих (проходящих) своим разнообразием. Есть и деревянные подзоры и наличники, а на одном доме (чуть дальше, в Глебове) мы увидели весь фронтон в резьбе. Так что было чему порадоваться.

Недалеко от того дома мы обедали, купались в Селигере и наблюдали местную жизнь: женщина по мосткам прошла полоскать бельё, другая ведро воды зачерпнула, третья усадила в лодку своих малышей (до года и двухлетку) и отправилась на остров – сенокосная пора. Голоса лодочников на расстоянии с полкилометра, не рассеиваются.

После обеда доехали до деревни Городец. Может и был здесь когда-то городок, всё же возвышенное место на мысу, по крайней мере, археологи древнюю керамику вырыли, но сейчас по правому берегу Селигера –это последняя деревня, к которой подходит дорога, о чём нам сообщил статный молодой человек , ехавший на возу с сеном. Ещё он сообщил, что завтра в половине второго пароход до конца озера и что новая дорога идёт по другому берегу озера. Он же посоветовал обогнуть этот плёс с юга и переехать по новому мосту на другой берег Селигера. Мы на это не сразу решились – походили, полюбовались сверху Селигерным миром. Ну, а потом быстренько вернулись мимо Глебова в Ореховку и, став на новую дорогу, уже с неё не сходили до самого северного селигерского порта Полново. Но эта «точка» будет завтра. А этим вечером мы, подуставшие, долго катили по скучноватой дороге. Первое село - с церковью, к реставрации которой ещё не приступили – всё равно привычная цивилизация. Московская молодая собака увязалась за нами - пришлось в конце концов неласково прогнать, чтоб не заблудилась. В деревню Овинец я нечаянно въехала на развилке дорог. Она произвела странное впечатление – большие краснокирпичные дома частично порушены, частично в неуходе, улица-дорога в запустении и лишь один двор в европейском порядке. За деревней дорога ухудшилась, я остановилась и, уточнив у людей путь и где взять воду, мы вернулись на развилку, нашли источник и…въехали в песок – опять подготовка к ремонту дороги.

В соседней деревне Заболотье много народу на улице, у них событие –завалился на мосточке большой грузовик, встречный проехать не может. Мы можем и продолжаем путь. В деревне В.Гора асфальт - соскучились по гладкой дороге, радуемся ей. Сразу за деревней съезд к Селигере: машины, палатки, музыка – местный курорт. Он и на карте домиком обозначен. Вот и привал на ночь: с горячим ужином, с купанием (для Вити), с комарами, с соседями, появившимися после 12 ночи и тут же включившими свой магнитофон и свои громкие голоса, почему-то не помешавшие сладкой дремоте. Телу хотелось отдыха и оно имело его в полной мере.

9 июля, суббота. Мы выползли первыми. Солнце, Селигер, тишина. Не спешим. Дождались и музыка, и катамаранов, осёдланных детьми, и купающихся. Наша соседка уже не требовала со своих, как это было ночью, чтоб купались без трусов, но переживала, что муж замочил плавки. «Не высохнет что ли», - отвечал он ей.

В 11 мы всё-таки двинулись. Как-то стремительно, за 45мин докатили до Полново. В последний раз смотрит на Селигер. Вот и состоялось моё с ним знакомство, а Витина повторная встреча (первая 30 лет назад). И тогда и сейчас было солнечно.

14 км пустой, почти асфальтированной дороги, приятные «взлёты-падения». На взлётах – валдайские дали. Семейные уборки сена (забавно, когда вместо лошади телегу с сеном тянет легковушка).

В Истошно свернули на грунтовку – асфальт пошёл к Демянску и дальше к Ленинградскому шоссе, а к Валдаю вела грунтовка. Поговорили с пожилым человеком, ворошившим сено у дома своего. Перед пенсией решились купить эту усадьбу, бросили Ленинград. Есть своё молоко и яйца, а потеря саднит. Мы сочувственно киваем, желаем поскорее прижиться и… опять въезжаем в песок. Долго и трудно преодолеваю этот участок – жарко, подъём. Но всё кончилось, и опять велосипед подо мной, и мы накручиваем километры до остановки на обед-купание. Она была на озере Вельё –громадном, как Селигер. Мы ехали вдоль него 3 часа - было хорошо и купаться в нём, и видеть его в разрывах деревьев.

В какой-то момент съехали на бетонку и пошли считать стыки. А потом асфальт покрыл бетонку, да какой! Последние 27км мы ехали с предельной для меня скоростью. На вокзал в Валдае прибыли в 19.20 и успели помахать последнему сегодня поезду. На ночной «Псков-Москва», по уверениям дежурной по станции, билетов не будет. Следующий «Таллин-Москва» утром. Времени, выходит, «вагон», и мы едем осматривать город.

На длинной неширокой центральной площади полуразрушенные церковные здания –два. Всё? Не веря своим глазам, мы объезжаем площадь, вглядываемся в отходящие от неё улицы переулки и подъезжаем к озёрной набережной, на которой есть скверик, но всё как-то наворочено, намусорено. И вдруг видим на другой стороне озера сияющие белые стены, купола и шпили – всё в такой сказочной живописности, глаз не оторвать. Мы знали, что здесь есть Иверский монастырь, построенный в 17 веке по инициативе Никона, но что он так красив, не предполагали, времени на него не закладывали.

«Сколько туда?» - «12км» - отвечает парень. После рекордной гонки сил, кажется, нет. Но оставаться на ночь в городе, где к нам начала присматриваться местная шпана, как-то не хочется. Посидев на скамейке, отдохнув, вдруг поверила, что смогу доехать, особенно после уточнения, что километров не 12, а 6. Ещё узнали про городскую церковь –ротонду и поехали её смотреть. Хорошо стоит: в парке, на горке, как из мрамора выточена. Два подвыпивших мужичка культурно перед ней отдыхают. «Красивая?» - «Красивая.» - «Вот никак денег не соберу, чтоб купить под дачу». - «Ой, под дачу не надо! Музей в ней с валдайскими колокольцами был б в самый раз» . Примечание 2015г: На следующий год в ней действительно открыли музей колоколов и колокольчиков.

Потом мы быстренько- быстренько катим в монастырь. Он на острове, но есть понтонный мост и «бесконечная» дорога по самому острову. Я преодолевала эти километры с яростью – ведь солнце садилось. Успели-таки и посмотреть и заснять. Здесь на редкость уютно, не то, что в Ниловой пустыни. Вытянутый вдоль берега, монастырь делится на две части, соединяемые внутренними воротами. Просто и рационально на пространстве между воротами, но когда выходишь из внутренних ворот, тебя охватывает торжественность: впереди, на подъёме огромный пятиглавый Успенский собор, слева и справа от него Трапезная и колокольня. На рядом с ними стоящими кельями узорочье, да церковь и колокольня не бедные на украшения (колокольня, правда, наполовину разрушена). Жизнь здесь угнездилась с 17в.: деловито проходят молодые монахи, суетятся хозяйственники. За стенами молчаливая группа ворошит сено, молоденькие девушки в мини идут купаться, две девчонки катаются на качелях, пацанчики радостно вопят из кузова грузовика, чтоб все знали, как им здорово кататься.

Возвращается всё обегавший Витя, и мы почему-то быстро доезжаем до понтона и также быстро до города – длинный спуск был не меньшей радостью, чем у тех мальчишек в машине. В 12-ом часу мы были на вокзале, где Витя без долгого ожидания купил билеты на ночной (!) поезд. Заползаем в него и быстро засыпаем, чтоб утром оказаться на московской земле и погрузиться в ожидающие нас дела-заботы . Конец.

Поездка по Кубани-Крыму

15-16 августа. Поезд «Москва-Ставрополь», в котором я пишу дневник, не освободится от нас привычно в Армавире, откуда мы ездим в станицу Советскую на мамину могилу, а довезёт до краевого центра, до Ставрополя (в пути он будет 37 час) - так что времени у меня много.

Утро в Москве 15.08 выдалось беспокойным. Сперва уехал Витя с рюкзаком, велосипедом и папкой обращений в Верховный Суд по поводу пересмотра дел наших подзащитных из-за изменений Уголовного кодекса. Он хотел сдать обращения сам, но беспокоился - вдруг приёмную Верховного Суда в 8 час. не откроют (отправление нашего поезда в 9.18) и потому бедной Оле Жигаревой – секретарю нашего Общества нужно было его подстраховать: прежде всего рано встать, доехать до Таганки и посидеть там с его рюкзаком и велосипедом. Я ехала на Павелецкий велосипедом, по сильному дождю, большим лужам. Витя оказался там даже раньше меня, и мы полчаса ждали, пока подадут состав. Когда же в 9час его подали, и мы с разобранными велосипедами двинулись к своему вагону, нас остановил некто в красной повязке и стал требовать, чтоб мы оплатили их перевозку. Витя в ответ громко начал требовать инструкцию, на основании которой мы должны это делать. Минуты шли, и я ринулась оплачивать. Мне предложили заплатить как за два телевизора -36 тыс. Я растерялась – в моём кошельке только 10 тыс. Подошедший Витя продолжает требовать инструкцию, её, конечно, нет, но нас посылают в багажное отделение – там дешевле. Витя бежит туда, но только узнаёт, что оформление - долгая процедура и с нами в этом поезде велосипеды не поедут. Я бегу к красноповязочнику с просьбой разрешить оплатить только один велосипед. Он неожиданно говорит, что пропустит нас с неоплаченными велосипедами, что начальник багажного отделения разрешил. Мы на ходу благодарим и бежим к вагону, где нам тоже не рады, но напор «нам разрешили» и две минуты до отправления позволяют быстро загрузиться. Проводница боится ревизора и недаром. На другой день он появился и собрался писать акт. И только уверение проводницы, что она сама читала телеграмму, по которой велосипеды провозятся бесплатно, его остановило. Обещал проверить. Так что может для нашей проводницы эта история ещё продолжится, но надеемся, что кончится благополучно.

А у нас обычные вагонные заботы: почитать-поспать-поесть. Душно. Витя часто выходит в тамбур – «любоваться Россией». Я поражаюсь своему безразличию к видам России. Зато с удовольствием читаю учебник английского языка. Что-то потянуло к английскому, но весь год я запрещала себе отрывать на него время от работы. А тут перед отъездом почти полдня читала детский учебник, получая удовольствие от простых, понятных структур, от новых «детских» слов, осуществляя первоначальное обучение – то, что всегда ощущала как отсутствие основы, ведь я прикоснулась к английскому уже будучи взрослой, в аспирантуре. В дорогу, правда, я взяла листочки из взрослого учебника, жаль, что не последовательные.

Наши попутчики - отец с сыном, едущие к родственникам в Ставрополь, в разговоры деликатно не ввязывались. На редкость тихая, покойная дорога…

Опаздывающий поезд вполз на перрон почти в положенное время прибытия. Алексей Леонидович Боярский узнал нас сразу и подхватил наши рюкзаки, которые вместе с велосипедами были погружены на огромную военную машину. Меня поместили в кабину к Алёше-сыну, остальные (кроме А.Л. и Вити был ещё 17-илетний младший сын Серёжа) – в кузов. И в путь! Через 10 мин. мы въехали во дворы многоэтажек по улице Ленина и поднялись в квартиру, где нас встретила серьёзная моложавая хозяйка Клавдия Григорьевна и вкусный запах. Квартира получила четвёртую шестигранную комнату, можно сказать, в подарок от строителей соседнего дома, соединившего его с ранее построенным. Здесь мы и спали на белейших простынях с 5 до 8-и утра. До 5-и шла беседа, от которой поочерёдно отваливались Серёжа, Клава и Алёша-сын. Ну, а сперва было вкусное застолье, даже с домашним киевским тортом. Мы выслушали много благодарственных речей. Впервые мы в доме нашего подзащитного, которому реально помогли – он реабилитирован и освободился в мае этого года. Признаться, мы с Витей стеснялись этого визита, боялись оказаться «генералами», но пока всем хорошо, просто.

17 августа, среда. С утра сходили с Клавой на рынок, где она купила помидоры, а я искусственные розы для могил. Потом с Витей и Алёксеем (за время застолья отчества стёрлись) ходили к радиожурналисту, на вопросы которого мужчины отвечали серьёзно и безошибочно, а я, как всегда, дёргано. Алексей впервые обнародует свою тюремную историю и свою реабилитацию. Он решился заявить об этом, чтоб попугать милицию и предотвратить посадки других. Хотя может оказаться, что пятно «лагерника» будет мешать его новому бизнесу… Но у него была ещё одна задумка – придать нашему «Обществу» известности, чтоб повысить его значимость, эффективность.

Потом Алексей прогулял нас по родному городу. И мы повторно увидели памятники Суворову, Лопатину, рев. солдату, кусок крепостной стены, с обзорных площадок поглядели на город и его окружение. Около второй обзорной площадки деревянный крест на месте прошлой и будущей Богородицкой церкви. Патриарх Алексий побывал здесь за неделю до нас и освятил место будущей постройки. Гуляя, оказываемся на бульваре, в ограде которого нам так понравились дельфины, и выходим на центральную площадь, сейчас ухоженную, а после войны, порушенную, в ямах. В одну из них уронила бабушка грудного Алёшу, когда везла его больной матери на кормёжку. Еле раскопали его в снегу вдвоём с пришедшим на помощь военным. Заходим во двор реставрируемого с 86г. музея, чтобы поудивляться доисторической гробнице, которую, оказывается, раскопали в 100м от дома, где он жил в детстве, прокладывая трубы. И наконец, проходим по городскому парку, в котором прошло его детство и который он сейчас собирается «прибрать к рукам».

Планов в голове Алексея набралось много, но поскольку он производит впечатление человека порядочного, то трудно представить, что ему их удастся реализовать. Мы плохо понимаем, какими должны быть начинающие бизнесмены в нашей стране оживающего капитализма. Конечно, разными, главное, - держаться подальше от неизбежных «акул» - уметь видеть опасность и вовремя отступить. Вот не уступил он своему подчинённому пивную бочку, хотя тот просил продать – в результате случилась тюрьма.

К обеду пришли мама Алексея Вера Яковлевна и отчим Тимофей Владимирович. Я много переписывалась с Верой Яковлевной и была рада увидеть её, моложавую для 72лет, и порадоваться, что у неё есть такая надёжная опора как Тимофей Вл. Жизнь её была в партийной сфере: преподавание экономической и политической географии, заведование партшколой и т.д. Работать приходилось много, порой на трёх работах при сохранении требования к себе – быть в курсе всех новейших изменений.

Мы сидели почти дотемна, а потом, попрощавшись с Верой Я.и Тимофеем В., поехали на дачу, прихватив с собой семейную пару Юру с Жанной. Юра – журналист, который только сегодня по телефону узнал, что Алексей освободился. Сегодня же состоялось смешное интервью, для проведения которого Алексею пришлось лезть с соседнего балкона на их, т.к. ключ в двери застрял, и Жанна оказалась самозапертой. Уезжая с нами, они закрыли дверь на гвоздик. На интервью Юрия Ив. больше интересовало его отношение к МММ и всякая спекуляция.

А на даче (ещё недостроенной, но при необходимости вполне жилой), огород ухожен, деревья подросшие, ну а в садовой печке со снятой плитой легко развёлся костёр для песен и шашлыков из картошки с кусочками сала. (Да, ездим мы всё время на большой военной машине – собственности Боярских, которую так любит Алексей младший). Во вторую ночь у Боярских мы спали дольше, но не менее крепко.

18 августа, четверг. Отъезд намечен на час дня, когда будет готов дедушка Григорий Ив. (отец Клавы) отправиться с нами, чтобы капать картошку для своей старенькой тётушки в станице Барсуковская. Но оказалось, что надо идти в «Вечерний Ставрополь», т.к. Юра, проснувшись и протрезвев, позвонил туда. Вот тут уж Алексей подробно рассказал о событиях, предшествующих его аресту. В какой-то момент редактор газеты решил, что пора идти фотографироваться, и я отправилась их ждать на улицу.

Григорий Ив. – пожилой человек с симпатичной улыбкой, подсел к нам у своего дома. Мы узнали, что ему приходилось строить в Москве, приглашали остаться, но не захотел. А те, что захотели и остались в московских коммуналках оказались, что ли более счастливыми? Высадив Григория Ив. и поприветствовав его тётушку, даже немного поговорив с ней, мы отправились… на рыбалку – Кубань-то рядом. Поставили палатку на привычном нашим хозяевам месте. Серёжа и я были направлены отстреливать лягушек …из ружья. Я, правда, оказалась неспособной взять лягушку за лапку и кинуть в пакет, только несла пакет, а под конец и Серёжины кеды, и была довольна, что всё же полезна ему. На 9 лягушек утром поймался один сом. Он не был гигантом, но Витя так долго вытаскивал его из воды, что он показался мне бесконечным. Но это утром. А с вечера Серёжа, не вылезая из воды, расставил в разных местах 9 крюков, привязав их верёвками к деревьям. Я же, надев купальник, так и не решилась плюхнуться в воду неглубокой здесь протоки Кубани.

Вечерние разговоры у костра – это главное за чем ехали ребята, но я почему-то быстро заснула.

19 августа, пятница. Вытащенный из палатки Серёжа за сомом лезть отказался. Хорошо, что Витя любит бултыхаться в воде и был счастлив, вытащив сома. Завернули в камыши – он поедет в Ставрополь, в Клавины умелые руки. А пока он поехал с нами в станицу Советскую – Алексей младший везёт нас прямо к маминой могиле: сперва по трассе «Баку-Москва», потом по новоасфальтированной дороге на хутор Урупский. Разговариваем немного, но мне удаётся узнать, что лучший отдых для него –у моря, а многочасовые поездки на велосипеде пугают его. Ну, зачем тогда Алексей старший говорит о совместном велопоходе? Я ещё могу представить совместные пешие выходы, дней на 10. Но на велосипедах в Израиль(куда мы собираемся на следующий год), когда нет опыта многочасового сидения на велосипедах, рюкзаков нет, к малоедству нет привычки?! Как отказывать? Мы в затруднительном положении… Алексей старший из разряда общительных туристских руководителей. Походил по близким горам он много и хочется ему снова окунуться в походную атмосферу. Некоторое время побыть под его началом можно было бы, хотя мы уже так привыкли проводить свой активный отдых вдвоём, не имея над собой начальника.

У ворот кладбища в Советской мы простились с Боярскими, наполненные благодарностью к ним и уверенные, что будем часто встречаться. Искать долго мамину могилку не пришлось –к ней заход с другой стороны от ворот, а ограды практически нет. Конечно, она заросла высоким бурьяном и ветка от высохшей сливы лежала сверху. Почти три часа мы очищали все четыре могилки – мама в одном ряду с Хомченко: отцом, бабушкой и сестрёнкой Гали – жены моего брата. Мамин холмик Витя с помощью топорика перерыл глубоко, выгреб землю, чтоб перебрать от корней сирени и пырея. Цветочные корешки тоже при этом выкапывались, но Витя принёс воды, и я их посадила вновь. Другие могилки и вокруг мы просто вычистили. Прибрав, поставили три розы маме и по розе другим. А потом посидели недалеко и повспоминали. Я уж не буду записывать всё, что вспомнилось (почему-то только из взрослого состояния), только один эпизод, которому и Витя порадовался – тому, как встретили мои родители нас, приехавших испрашивать разрешение на совместную жизнь без регистрации, т.к. женатого официально Витю в Москве снова не пропишут. Присмотревшись к Вите, мама сказала странную фразу: «У него губы толстые – он не ехидный». Но главным были не слова, а тон сказанного, из которого стало ясно: Витю признали, разрешение на гражданский брак получено.

Как было бы правильно каждый год приезжать: прибирать и вспоминать.

На автостанции узнали, что Лида Бурдоносова уже три месяца на пенсии, не работает, а значит не у кого нам узнать, приезжали ли Галя с Евдокией Ив. Судя по неухоженности могил – не приезжали.

Расспросив у приемника Лиды путь на Лабинск, выезжаем из станицы по Чапаевскому повороту. Дорога почти сразу стала грунтовой, идущей вдоль лесополос. Она строго вела нас по прямым углам, показывая огромные чёрнозёмные клинья, могучую технику, редкие невзрачные постройки. Душно, кровь прилила к лицу, а в ногах нет сил. Так что ехали потихоньку, искупались во встречной речке (я приободрилась). От совхозной усадьбы пошла асфальтированная дорога. Доехали до Лабинска к вечеру, переехали Лабу и на её берегу уснули. Местная шпана сперва, правда, потрепала мне нервы. Я даже уговорила Витю спать по очереди, но свою очередь не выдержала – уснула.

20 августа, суббота. Опять солнечное утро. Костёр, тёплая Лаба, компот из алычи. Наш путь сегодня по Адыгее в Майкоп. Хорошая дорога, но ветер встречный и много подъёмов. Лесополос в Адыгее почему-то меньше, простору больше. В Майкоп приехали в середине дне. Молодой (век с небольшим), разлинованный город с широкими улицами, с Лениным на площади и молодожёнами, фотографирующимися около него, с новыми зданиями театра и музея. Работает ли театр, но музейные экспонаты из старого одноэтажного здания перебрались в новое, но ещё не доступны зрителям. В горсаду съели по мороженному и «пообедали», слушая как массовик вручала призы детям (как мы поняли выдержавшим танцевальный марафон): «Подойди, мальчик, этот приз тебе, но ты, наверное, будешь рэкетиром… Я тогда буду старенькой, ты меня не рэкетируй». Чудо-массовик! Завершив награждения, она пригласила детей на завтрашнюю встречу с Золушкой» и … отработала.

Наши велосипеды нацелились на Краснодар. Встречный молодой человек, объяснявший путь, прокричал нам: «Счастливо! Мы тоже любим путешествовать!» А вчерашний парень (вроде тоже по-хорошему) сперва попросил прикурить, спросил «откуда-куда» и потом догнал нас, устроившись на велоседле товарища, который стал задираться. Когда же мы свернули на дорожку вдоль реки, полился страшный запугивающий мат. Мы сначала опешили, потом повернули и шуганули их, но ночевать всё же пошли «под покров» легковушек. Такие перепады…

Особых впечатлений от дороги не осталось, разве что плотина через Белую, грандиозный канал, отошедший от неё и впавший потом в речку Пшиш. Во всех таких рукотворных реках мне видится рабский труд и зябко от этого. Ночевать остановились на берегу канала за селом Бжедухкадель , недалеко от заброшенного кладбища. Было мне неспокойно, как будто и вправду духи погибших поднимались из огромных щелей растрескавшейся глины и бродили всю ночь вокруг палатки. Путь в день был 105км.

21 августа, воскресенье. Сегодня нашему Тёме 31год, а нашей семье через месяц будет 32года. «Мои года – моё богатство», а эта поездка по моей прародине доставляет нам с Витей много счастья. Витя умеет удивительно радоваться вслух, а я, если устаю, от него подзаряжаюсь.

50км до центра Краснодара преодолели легко. Аню Михайлову нашли быстро. Анин муж Валерий – «взяточник», плативший ивановцам за их ткани наличными деньгами. Ивановцы на свободе, Михайлов отсидел из 8 три года, дело его вызвано в В. Суд. Вот и пили мы, пили весь вечер за его выход, ели вкусно приготовленные Аней баклажаны и другую вкуснятину и смотрели КВН «Новосибирск - Одесса». Красивое зрелище, театральное, высший класс КВН. А днём мы, женщины с четырёхлетней дочкой Галочкой, ходили на рынок, и каталась Галочка под моим присмотром на своём велосипеде, который, оказалось, можно было накачать нашим насосом, что сделало Галочку счастливой. Боже мой, как же эта кроха, настрадавшаяся в детдоме ценит, что у неё есть мама, папа («в командировку к которому они уже ездили), были бабушки- дедушки. Она готова непрерывно целовать их фотографии. Она готова выполнить любое мамино распоряжение. Её «да?» после не всегда хорошо заданного вопроса такая потребность согласия. Мне так теперь хочется повторять её «да?». И всё же есть в её сердечке рана, о которой девочка поведала мне во время отдыха от катания на велосипеде. Аня дала приёмной дочке имя Галя ( чтоб отрезать её прошлую жизнь), но это стесняло девочку и она доверительно сказала мне, что раньше её звали по-другому. Я эту обиду – отняли единственное, что у неё было собственное – сильно прочувствовала и старалась в следующие свои годы жизни бережно относиться к детским ценностям.

Прогулялись вечером вчетвером и крепко уснули на судейских кроватях (родители Валерия из судейской братии) под балдахинами. Комната, в которой мы спали, имеет высоту 4,5 м – так что воздуха в ней много. Есть ещё одна комната, но нет кухни (одинокая плита почему-то в коридоре у дверей соседей). А Аня с галочкой привычно ночевали в своей квартире. Её папа – военный моряк, при выходе на пенсию получил эту 18-иметровую однушку, в которой, благодаря стараниям Аниной мамы, всем (в том числе и армянским родственникам) было тепло и вкусно. Мама преподавала в школе домоводство, её нет уже год, а папа ушёл раньше. Решиться перебирать и выбрасывать вещи Аня до сих пор не может, а сдать в наём эту квартиру без освобождения нельзя. Надо бы обменяться на трёхкомнатную, да уехать от детей, родители которых знают, что Галочка из детдома, тоже надо. Но, похоже, всё будет отложено до возвращения Валерия. Если бы не висящее над головой сокращение, можно было бы спокойно ждать, но первый звонок уже прозвучал – отпуск до октября за свой счёт. От нашего ежемесячного пособия детям (оно, правда, совсем маленькое ) Аня отказалась, зато пригодилась Витина сила – перетащил телевизор с квартиры на квартиру - они недалеко друг от друга, но женщине такой перенос не по силам. Так и запомним мы Аню Михайлову - молодой и приветливой, окружённой, по её словам, большим числом друзей, родственников, знакомых, помогающих пережить чёрную с посадкой Валерия, густо чёрную со смертью мамы и начавшую высветляться с появлением Галочки жизненную полосу.

22 августа, понедельник. Вместо скромного завтрака, мы получили целый обед и много еды на дорогу. От этого утра ещё остались раскрывшиеся после сна Галочкины глазки. Я не смогла понять, чего в них было больше: удивления или радости – они сияли. Эти глазки остались сиять маме Ане, а мы поехали по новороссийской дороге, теперь уже на папину могилку. Накручиваем километры и остаются позади станицы Эдем, Афинская, Северская, Илимская. Станицы прирастают краснокирпичными домами, а навстречу нам пылят самосвалы с песком.

Папину могилу первый увидел Витя – он здесь уже третий раз. По ухоженности и по тому, что за оградой по-прежнему две могилы : дяди Гриши и моего папы, мы сделали вывод, что т.Лиза (папина сестра) жива и бодра. Помянув папу и мало знакомого мне д.Гришу тёплыми словами, поехали в т. Лизе. Она сидела в кругу соседей в беседке и почти не изменилась за прошедшие годы, хотя стала пра-прабабкой: благополучная правнучка Лена имеет двухлетнего Тимофея, а 16-илетняя Оля - двухмесячную дочку Лену. Мне было предложено её подержать, и я погугукала своей правнучке, точнее правнучатой племяннице.

После того, как т.Лиза нас покормила вкусным борщом и арбузом, показала альбом, из которого мы выбрали несколько фото для перекопированния (главное мои дед и баба), мы отправились к Саше- моему двоюродному брату, которого я не видела с моих детских лет. Саше 64года – представительный мужчина. Манера говорить у него так похожа на манеру моего папы, чему я вслух порадовалась, не удержалась. Саша работает мастером на немецком кирпичном заводе (мы его с дороги видели, аккуратный). Запомнился его рассказ, как покупая завод, пожалели деньги на роботов – наши (люди) дешевле. С другой стороны это ведь и рабочие места… Эх – ха – ха! Тоню, его жену, я, конечно, тоже за 40 лет забыла. Они вырастили троих детей. Старшая Лариса уже стала бабушкой через своих дочек, а во втором браке родился больной ребёнок – полтора года лежит и на людей не реагирует. У сына, тоже Саши, есть свой умненький и деловой 13-илетний Саша и дочка Вика. Младший сын в свои 32 года ещё не женат. Вот такое богатое у меня есть крыло родственников. А нет общения. Да что там говорить – с родной племянницей Женей нет никакой связи, не видела её уже лет девять. Взрослая незамужняя девушка 36-илетняя.

Сердечно попрощались и нагруженные арбузами – дынями –яблоками –помидорами двинулись в сторону Анапы. Далеко не уехали с такой тяжестью – заночевали в парке Абинска, прилегающем к шоссе.

23 августа, вторник. Хорошо, что Витя напомнил, что в станице Натухаевская живёт моя двоюродная, очень симпатичная тетушка Нина Серафимовна (из рода Карпенко, мамы-деда ветви). И мы покрутили на Анапу, обгоняя слишком пылящие самосвалы, и оказались сперва в цементной станице Верхне-Баканской (станция Тоннельная), откуда 10 км до моей прародины – станицы Натухаевской. Цементные заводы съедают гору, но пока мы ещё смогли сверху вдохнуть в себя райскую долину, одна из станиц которой так и зовётся Раевская.

В Натухаевской быстро нашли т. Нину, и была она рада нам искренне. 13 лет, как мы не виделись, молодости не прибавили, но она ещё бегает. «Так просто по улице бегать не удобно, но я то за коровкой побегу, то ещё где». «Ещё где» - это двор. «А у нас хат этих полно. Пока найду, что нужно, набегаюсь». В мгновенье ока мы были обласканы, накормлены, искупаны в душе. Работы просил Витя – не дала. Всю мужскую работу выполняет уже 23 года Витаутас, почти отставший от своей литовской семьи. И хоть его потомки бывают в Натухаевской и они с Ниной были в Литве, но нет ему уже пути возврата. К тому же Литва, по мнению Витаутаса, не по тому пути пошла. И вообще политика и большая и малая не так делается, как надо. Господи, как же бурлят они оба, когда разговор выходит на политические и экономические действия местного и высшего начальства. Т.Нина и её соседи голосовали за Жириновского, продолжают им восхищаться. Узнав, что у Вити осенью намечена с ним встреча, просила передать привет. Услышали мы, что председатель колхоза наполнил двухэтажное здание конторы своими родичами, а рабочим с декабря заработанные деньги не выдаёт – «берите виноградом». Виноград они и без денег могут взять - ведь колхозный виноград за их огородом растёт, а деньги нужны на новый мотороллер. Есть старая машина, есть старый «моторок», но нужен про запас новый. Всё понятно, естественно и… обидно. И хочет т.Нина устроить собрание станичников и председателя с его командой погнать. Но не идут соседи на собрание, не верят, что что-то сделать можно, не знают, как менять жизнь к лучшему. «Человеку без колхоза-совхоза нельзя - ведь он его поддерживал» - в этих Нининых словах так и слышится прошловековое: «ну как же крестьянину вольную давать, ведь он как дитя, а барин ему как отец родной». «Колхозник всегда из колхоза нёс что-нибудь домой. И мы носили грелочки. А сейчас по много литров разворовывают», - это опять Нина. Забавно.

Её дочь Люда 14 лет состояла в браке, сейчас одна, метрдотель в гостинице «Ялта» в городе Ялта. «Сейчас у неё есть всё, а раньше муж пропивал»,- заметила Нина С. Детишки вот только не рождались. Люде 42года – симпатичная, маленькая, изящная. Но знаем мы её только по фото.

В доме т. Нины нарядные портьеры, добротная мебель, много картин её первого мужа, недолго прожившего после войны. Со вторым она сама рассталась, с Витаутасом и расписываться не стала, а живут уже 23года. Большое хозяйство держат: корова, тёлочка, бычок Мишка, куры, цыплята, кролики, порося порезали недавно, две кошки, две собаки, одна из которых охотничья – Витас ходит на охоту. Любит свою живность т. Нина. И всякую любит. И песни любит - в народный ансамбль ходит. Хочется ей походить по детским садам и поучить детей песням, но не уверена, что сможет. Совет хочет получить - может Галя наша поможет… И так мне хочется, чтобы она плюнула на своего председателя, не растила б на него неприязнь, а обучала б детей песням. Ещё т.Нина хочет, чтоб возродилось казачество, но измельчал народ , и убрал в сундук недавно купленный казачий наряд её племянник.

24 августа, среда. Утром нас поили настоящим кофе со свежими сливками и кормили нежнейшими оладушками. Витя весело смеялся, улавливая то карпенковское, что роднило меня и т. Нину, а я размышляла, как бы почаще с ней встречаться. Вечером Витас принёс сумку колхозного винограда, и Витя убрал его в канны, а потом ещё Нина добавила – её целлофановый пакет я закрепила на своём рюкзаке. Горячо обнялись и отъехали. На выезде из станицы нас обогнала и остановилась машина. Оттуда понёсся мат в нашу сторону и обещания нас поймать. Только через несколько минут я поняла, за что была облаяна – за виноград. Человек правильно уловил, что виноград не из личного сада и ему было досадно, что он нас не поймал. Но мы почему-то не винились и не стыдились, а виноград казался вкусным и почти законным.

К Анапе ехать – спускаться к морю. Купались мы на северной окраине Анапы - в Джемете: песок, голубые волны, солнце, пологий пляж, мало народа. И мне, как и маме когда-то, захотелось, чтоб мой внучок здесь покупался вдоволь. И это вполне возможно, если бросить вещи у т.Нины и ездить каждое утро на море - всего-то 18км. А может Гале удастся дать сколько-то уроков народного пения тем детям, с кем хотела бы заниматься т.Нина. Надо с Галей поговорить.

После купания двинулись на север к косе Чушка и Порт- Кавказу. Преодолеваем приморские горки. Душно. К вечеру показалась Таманская бухта, и мы вспомнили Тамань и Фанагорийские раскопки 13-илетней давности. Интересно, а сейчас копают?

Не доехали до переправы 23км, ночевали за дорожной зелёной полосой. Духота не рассеивалась и потому почти не спала.

25 августа, четверг. Докрутили до переправы и вкатили на паром по деревянным поношенным мосткам, вспоминая европейские переправы. Зато на пароме по-русски (не надо было вымученно вспоминать английские слова) поговорила с севастополькой. Её муж, выйдя на военную пенсию, прописался у матери в Порт-Кавказе, в России. В пять раз увеличенная от этого пенсия – большое подспорье семье, где трое детей. Забавно, что эта женщина, человек с высшим образованием, больше 20 лет, проработавшая в военном ведомстве, считает, что она должна жить лучше, чем перекупщики. Не понимает, что она работает на войну, они на удовлетворение человеческих потребностей.

В Керчи были после11час. Уезжать не торопились - наметили покупаться и заглянуть в музей. Покупались прямо с набережной – до городского пляжа 12км, а музей превратился в действующий храм. Деревянные качели же, на которые так радостно бросились, выскочив из музея, наши дети, мало постарели.

Из Керчи наш путь, понятно, в Феодосию. Мы немного сбились с пути и были наказаны лишними 13-тью км. Жарко. Много горелой стерни и травы. Удивительно, что выгорает трава, но огонь не перекидывается на деревья. Мы видели, укладываясь спать, два огонька вдали, но не пошли, уверяя себя, что они сами затухнут. И всё равно было как-то не по себе. Уснули, не доезжая до Феодосии. Прохладный ветерок обеспечил хороший сон.

26 августа, пятница. По прохладе докатили до Приморского, вошедшего сейчас в Феодосию, и нырнули в голубые морские волны. В центре Феодосии опять нырнули, но там пляж каменистый, а вода почему-то мутная. Поездили по городу, чтоб повстречаться со старой Кафой. Поднялись к башне, которую почему-то прошлый раз не видели. Поприветствовали старый город, армянскую церковь и направили велосипеды на выезд из города – это значит, вверх через гору. За Пересыпным отходит дорога на Коктебель, и мы свернули туда, сперва полюбовавшись старинным храмом в Пересыпном.

Дорога повела нас с холма на холм, потом спустила-таки в Коктебель и привела прямо к Волошинскому дому. И устроили мы своё «лёжево» в 10 м от того места, где мы на фото вместе с Поповскими целую вечность назад, в нашу первую поездку в Крым, в 1973г. Пляж перестал быть «писательским», стал доступным всем.

Витя, конечно, пошёл в Волошинский дом и зазвал, вернувшись, меня. И я наконец-то поняла, зачем я в Крыму, посмотрев на царицу Таиах, почитав Волошинские стихи о его доме. Вот для того, чтобы всё это вспомнить. Наши диафильмы о Крыме стали для меня такой реальностью, что казалось – я знаю крымский мир давно и прочно, встреча ничего не добавит, а убавит. И в самом деле, в Керченском музее – храм, весь Карадаг – недоступный людям заповедник, куда и днём нельзя, а уж спать в лягушачьей бухте тем более. И на верхний балкон Волошинского дома не пускают. Неужели ничего не добавилось? Добавилась возможность ставить палатки на берегу (не в заповеднике), и к ней добавились туалеты и вода (следующую ночь, в Приветном мы вообще поставили палатку под пограничной вышкой).

Разнообразные «торговые точки» на набережных, где красиво одетые девушки и причудливо одетые молодые люди торгуют своими поделками, да ещё звучащими… Во всю идёт обучение катанию на досках по морю, что тоже воспринимаю как европеизацию. Хотя ещё так много грязи, не видели ежедневных машин для вывоза мусора…

Ночевали в Коктебеле мы в палаточном городке, окружившем с двух сторон цивилизованный Дом отдыха. Оптимисты из этого Дома отдыха, наверное, думали: как у нас хорошо – раковины светятся белизной, а пессимисты : фу, какая вонь от тех дикарей! Соседка – «дикарка» спросила Витю (я уходила мыть голову): «Вы из Академии Наук?» и очень удивилась, что нет. Витя попытался её утешить, сказав, что я из ВНИИГПЭ, и она сразу стала искать общих знакомых. Витя предложил подождать меня – я, правда, так и не подошла к ней. Быстро темнело, мы поужинали и забрались в палатку.

27 августа, суббота. Сегодня горная дорога нас хорошо нагрузила: подъёмы были о-го-го, но зато спуски в удовольствие. Объезжаем Карадаг, любуемся его скалами, показывающимися нам своими разными сторонами.

После Шебетовки на подъёме догнали папу с трёхлетним кучерявым мальчишкой, который старательно шёл, присаживался на корточки передохнуть и опять шёл. А чуть позже встретился молодой человек с окровавленным лицом, руками, штанами и в чрезмерно широком, но хорошего качества пиджаке. «Далеко ли до Шебетовки?» - спросил он у меня. Я в страхе проехала, не ответив, Витя ответил, а потом мне: «Страхолюдный». И вот эта страхолюдину увидит кудрявый старательный мальчик!.. «Господи, пронеси беду !» - взмолилась я.

Наше следующее морское купание в Морском, где руководитель велотуристской группы обругал Витин дорожный велосипед, наши огромные рюкзаки, а потом на крутом склоне, пыхтя, обогнал нас, далеко позади оставив своих сотоварищей. Мощный товарищ! Мы с группой встретились в Приветном, где они закусывали и собирались на следующий перевал. Шёл 8-ой час вечера, и мы скатили к морю, одиноко разместились под навесом (день пасмурный и сейчас накрапывает), сделали на костре вермишель и чай и разрезали арбуз, возимый Витей специально для того, чтобы съесть его на берегу моря за вечер и утро.

Преодолев страх перед волнами (разгулялось Чёрное море… ), я искупалась вместе с Вите, и мы попировали. Скоро ветер стих и только море шумело и шипело, что конечно спать не мешало.

28 августа, воскресенье. Сегодня последний горный день, и мы почему-то расслабились – выехали в десятом часу. Душно. У Вити рубаха быстро стала мокрой от пота, потом промылась дождём. А виды время от времени раскрывались прекрасные.

До Рыбачьего добирались три часа. Интересно, за сколько добрались вчерашние наши знакомцы? И всё же встреча с ними не прошла даром для Вити. Уже в Шевченково он предложил составить, наконец-то, список самых необходимых в наших веловояжах вещей.

От Рыбачьего кипарисовая дорога не спускалась вниз, честно предупредив «13км подъёма», но мы спустились на последнее купание в Солнечногорске, а потом уже двинули на Ангарский перевал.

К трассе я почувствовала себя совершенно обессиленной – подбадривали только дикий виноград и ежевика. Что говорить, подъёмы были крутые… И всё же посидев и раз и два, сочувствуя Вите, которому никак не давался кончик тросика переключателя скоростей (не мог его завязать), преисполнившись к нему благодарности за старание и перекусив сухариками с крепким чаем, я бодро двинулась к трассе. 5км по ней до перевала мы прошагали примерно за час. После того, как Витя подкачал своё переднее колесо (очень изношена шина, а под ней страдает камера), без торжеств осторожно двинули вниз. Холодно, но здорово – плавные серпантины и тормозить почти не приходится.

Ещё не было 8-и, когда мы спустились в пос. Перевальный («Ангара» звали до войны его татары). Надо искать Зампиру Асанову, сестру моей сокурсницы Семаде (от Семады в студенческие годы мы впервые узнали о крымских татарах и их выселении в Узбекистан). Мы думали, что в большом посёлке поиски будут долгими, но первая же татарская бабушка точно описала, где живёт врач Зампира Асанова. И вот перед нами двор с двумя двухэтажными домами: старый купили родители, когда вернулись в Крым и им позволили сделать покупку, новый построен позже. Отцу, умершему в 1988г. не довелось в нём пожить. А был он с 1976 по 88гг имамом в здешних, родных ему краях. Уважаемые люди родители Семаде и Зампиры всю свою изгнанническую жизнь рассказывали детям о прекрасной их родине. Наверное, эти воспоминания и вытолкнули Зампиру и их брата в движение за возвращение татар в Крым. Брата забили правоохранители в следственном изоляторе, а Зампира, поступившая в московский вуз через три года после нас, «хваталась за соломинку», чтоб помочь возврату своего народа в Крым. Нас крымско-татарское движение коснулось позже, в 68г. – Витя на моих глазах подписывал петиции, принесённые Зампирой, а она от нас на такси мчалась дальше. «На такси?» - удивлялись мы, малооплачиваемые инженер и аспирантка с 4-хлетним ребёнком. А ей нужно было так много успеть… Мне Витя подписывать не разрешал и Зампира поддержала – опасно. Семаде при всём сочувствии родным и близким, помогая им, всем, чем могла, на всю жизнь стала инженером –технологом, делая своё дело хорошо и пользуясь уважением. Замуж она вышла за нашего одногруппника, который, очарованный её восточной красотой, 17 лет после окончания института ждал её милости. Детишек у них не родилось. Причины могли быть самые уважительные.

Найдя Зампиру, порадовались её и наслушались рассказов. Зампира замуж не вышла. Работать врачом у неё почти не получалось. Когда вопрос переселения татар разрешился, она оказалась не у дел - отсутствие честолюбия, альтруиз на новом этапе жизни её народа не котировались. Та партийная номенклатура, что выросла в Узбекистане, свободно переехала в Крым и воссоздалась в нём партверхушкой. Мрачно всё. Трое племянников у Семаде и Зампиры: двое от старшей дочери и один от погибшего сына. Муж старшей дочери с 88г. живёт в Крыму: два года в вагончике, а потом в доме с текущей крышей. В этом году его жена (их сестра) собирается переехать из Узбекистана, т.к. дочка кончила школу, а значит, должна куда-то поступать. Турки охотно принимают, но живут там студенты впроголодь, как впрочем и в Узбекистане, где учится второй племянник. Старший племянник, выучившись на врача, уехал с женой узбечкой в Турцию. У него проблема, как достойно одевать молодую жену. А девочка-абитуриентка очень много восприняла от отца казанского татарина. И трудно Зампире с ней, называет её непростым ребёнком. И хоть наполовину, но их она роду, и беспокоится Зампира за её окружение. Спрашивала нас: если племянница решится ехать в Москву учиться, не возьмут ли наши дети её в свой круг? Пришлось огорчить. И всё же прощаясь, Зампира пригласила наших детей зимой в гости. Зимой ей особенно тяжело одной. Прошедшую зиму она провела затворницей – почти не выходила. Будет ли работа на следующий год – неизвестно. Есть одно предложение, но как объяснила ей доброжелательная женщина, оно касается фиктивной работы – якобы открывать медкабинеты фирмы, но в действительности, организаторы не собираются это делать, просто им нужно получить кредиты. Как реально они собираются ими распорядиться, кто знает, но с Зампириной прямолинейностью и честностью идти в мир денег нельзя. Вот и терзается она: то ли уехать в Турцию, то ли в Москву, то ли попробовать здесь открыть интернат для слабовидящих.

Мудрость «не дай нам Бог увидеть свою осуществлённую мечту» больно бьёт по Зампире. Мечта осуществилась – любой крымский татарин может поселиться в Крыму, на родной земле. А ей на этой земле не сладко.

Как Витас Каргаудас и Аушра для нас олицетворяют литовцев, так сёстры Асановы – крымских татар. Какие национальные обиды вместе с соплеменниками им пришлось пережить… На долю русских достались только беды…

29 августа, понедельник. Сегодня Анютик должна приехать в Шевченково к Красовитовым, а мы опаздываем – торчим на ст. Джанхой с половины четвёртого до темноты и неизвестно, когда уедем.

А утро мы провели в обществе Зампиры. Неспешные разговоры и… невозможность дать совет на устройство её уже немолодой жизни (в ноябре 53,5года - время выхода на пенсию в здешних краях, для неё на минимальную, которой не будет хватать даже на хлеб). Семаде, на деньги которой она жила последнее время, в ближайшие полгода не сможет ей помогать, т.к. Семаде самой предстоят две платные операции, а зарплаты московским инженерам, как известно, постоянно задерживают. Так ничего и не придумав, положившись на судьбу, расстались, всё же довольные, что встреча состоялась.

За 1,5 часа докатили до Симферопольского вокзала. Билетов, понятно, не было, поехали электричкой в Джанкой, куда сходятся крымские поезда.

30августа, вторник. Достоялся-таки Витя до билетов, упросили-уплатили проводнику за велосипеды, выспались, поели. Поезд, на наше удивление, пошёл не через Николаев - Херсон, а через Мелитополь-Запорожье-Днепропетровск. А мне надо подводить итоги нашей велопоездки. Хорошо нам ездилось по Кубани-Крыму? Очень хорошо. Хоть и уставали (что естественно), но ни разу не повздорили. Вот бы так бы и в Москве… И ещё – я редко вспоминала, что старею. Пусть так продолжится и дальше!



Лицензия Creative Commons
Все материалы сайта доступны по лицензии Creative Commons «Attribution» 4.0 Всемирная.