Всякая наша деятельность имеет свой мотив или побудитель к действию. Побудителем к написанию этого письма послужило письмо Вити Сокирко к Лиле в июле 1982 года. Мне тогда подумалось, что у каждого человека на четвертом-пятом десятке лет начинают формироваться какие-то свои выношенные убеждения, формироваться духовные накопления. "Наверное, и у меня найдется что-то за душой, чтобы продолжить почин, начатый Витей" - подумал я. Приглашаю вас взглянуть, что из этого получилось.
Истоки моего видения жизни происходят, с одной стороны, от окружающих меня условий жизни, а с другой стороны, от физического состояния моего тела, моего здоровья и силы моего духа. Все это вместе, переплетаясь и цепляясь друг за друга, что-то во мне усиливало, а что-то ослабляло, образуя характер как нечто относительно цельное.
На сегодня, имея семью в пять человек, где жена работает пока на полставки, мне приходится искать дополнительный приработок. При более высоком своем благосостоянии, нежели то, какое я имею сейчас, мне, возможно, и не понадобилось бы дополнительно подрабатывать. Иногда слышишь совет окружающих о защите диссертации с целью поправки материального положения. Для меня здесь существенны два фактора:
- интерес как стимул к выполнению работы;
- ощущение необходимости положительных результатов этой работы для общества. Нужность той или иной работы обществу для меня не обязательно должна определяться экономическим выражением. Я не сторонник экономического детерминизма. Нужность той или иной работы, по моему разумению, определяется способностью самой работы, ее результатов, увеличивать количество красоты в мире, любовного и доброжелательного отношения людей друг к другу. При такой нацеленности работы, ее экономический выход будет обязательно иметь место попутно. Другой важный фактор - это то, что в силу чрезмерной бюрократизации общества ему зачастую как бы не нужны наиболее быстро оформленные полезные идеи. Вместо этого общество "озабочено" проверкой выносливости диссертанта. Способен ли он сдать те или иные экзамены. "Правильное" ли у него мировоззрение и тому подобное. Часто в такой борьбе с бюрократической машиной диссертант оказывается одинок. Но это полбеды. Препоны преодолевались бы гораздо легче, если бы каждому диссертанту удавалось создать около себя интенсивно работающее окружение творческих личностей, создающих благоприятную исследовательскую и психологическую атмосферу. К сожалению, это не всегда и не везде удается. Так называемая "незаинтересованность" общества новыми научными идеями, которые оно могло бы купить, объясняется расхождением положения о защите диссертаций и возможностью соблюдения пунктов этого положения диссертантом. Складывается впечатление, что чем легче диссертант преодолевает барьеры положения, тем больший соблазн у бюрократического аппарата усложнить позиции положения, добавить какие-нибудь административные рогатки, чему свидетелями мы были 6-7 лет тому назад. Я уверен, что с диссертациями не было бы таких искусственных трудностей, какие мы имеем сейчас, не свяжи государство результаты защиты с дополнительной оплатой. Но жизнь берет свое, и когда-нибудь защита диссертаций будет носить бескорыстный характер, как и сто лет назад. Из кандидатских экзаменов будут иметь смысл только экзамены по специальности. Остальные, как отнимающие у диссертанта время и силы, будут за ненадобностью упразднены. Каждодневная рабочая суета и живые жизненные интересы как-то не позволяют окунуться в мышиную возню вокруг диссертации, чем, по-видимому, я сам себя приговорил находиться до конца своих дней в относительной бедности.
Об интересе. В ряде случаев я доверяю своему интуитивному чувству, которое мне подсказывает, что научно-технический прогресс, как и его ускорение, в среднем при довольно низком все еще культурном уровне человечества, несут в себе, по меньшей мере, столько же вреда, сколько пользы. Хотя развитие научно-технического прогресса вроде бы не зависит от нашей воли и сознания, тем не менее, активно включаясь в него, каждому следует для себя самого продумать его нравственные последствия.
Со студенческих лет под влиянием чтения Писарева во мне укоренилась мысль о необходимости делать то, что нравится, заниматься только тем, что интересно, и лишь на этом пути ты принесешь максимальную пользу обществу. Жизнь показала, что если эта мысль не полностью порочна, то в какой-то мере утопична. Ее утопизм заключается в том, что самое интересное дело может стать и часто становится в какой-то период неинтересным, и, наоборот, при систематическом занятии каким-либо "неинтересным" делом очень часто степень его интересности начинает увеличиваться. Кроме того, огромную роль при увлечении тем или иным предметом играет фактор утомления в форме надоедания. Когда человек говорит, что ему надоело заниматься чем-либо, то очень часто это может быть симптомом довольно глубокого утомления, происходящего из дефицита необходимой информации. Утомленный часто бесплодными поисками, испытывающий информационный голод, мозг начинает искать выход из надоевшего ему состояния дефицита специфической информации, апеллируя к разуму, который дает команду выхода, прекращения процесса мышления в данном направлении, часто мотивируя это прекращение причинами нравственного порядка. С другой стороны, ориентация на Интерес с большой буквы всегда для меня выглядела привлекательно, и лишь моральная слабость не позволяла мне сделать этот принцип аргументом своей жизни или возможность найти такой предмет занятий, который бы еще в двадцатилетнем возрасте смог бы превратить меня в бескорыстного рыцаря интереса к увлекшему меня предмету. Создание семьи, к сожалению, а, может быть, и к счастью, не укрепило мою научно-поисковую волю, а лишь еще больше разменяло по мелочам мою умственную энергию, в то время как эту энергию гораздо эффективней было бы сосредоточить на каком-то одном вопросе, охватываемом Интересом с большой буквы. Хоть в какое-то время моей жизни Интерес как некая духовная потребность и представлялся мне основным мотиватором жизни, все же это свое представление я проверить в силу слабости характера так и не сумел.
О семье. Создание семьи мной было осуществлено также в силу слабости характера. Здесь мной был проявлен конформизм. Все создают семью, и ты создавай. Делай как все, иначе будешь выглядеть неполноценным, ущербным. Необходимость семьи отложилась в голове как обязательный жизненный этап, который во что бы то стало должен быть пройден. Сейчас, глядя на семью изнутри, я уже не считаю, что при современном состоянии цивилизации, общества это совершенно необходимый этап в жизни каждого человека. В нашу эпоху для большинства простых людей семья - это огромный тяжелый крест, сдабриваемый элементами сексуального удовольствия с крохотными блестками духовной радости. Мое мнение таково: "Коль скоро взвалили на себя эту ношу, нужно нести ее до конца, и как можно добросовестней". В нынешнее время более благородно идти по пути не замыкания в семейном кругу семейного эгоизма, а продвигаться по пути самосовершенствования, воспитания в себе любви к окружающим, и служению им же через дело, которое лучше всего тебе удается. Как дополнение к сказанному, в целях эмоционально-психологического равновесия, наверное, следует помогать тем, кто беднее тебя, кто нуждается в твоей помощи, кому труднее. Если ты любишь детей, то более благородно взять ребенка на воспитание из детского дома, нежели рожать его самому.
О вере. По натуре я оптимист. Для меня это означает веру в бессмертие души. Тело наше бренно и служит лишь для воспитания нашей души. Поговорку "В здоровом теле здоровый дух" я понимаю как то, что душа своей волей помогает здоровью тела. После смерти моего тела мне как сейчас, так и, тем более, потом, совершенно безразлично, что сделают с моим мертвым телом. Единственно, чего я желал бы - это чтобы возня с ним доставила как можно меньше хлопот моим родным и близким. Ни к чему устраивать никакие поминки, ни в день похорон, ни девять дней спустя, ни сорок дней спустя. И чтобы мои родственники и друзья вспоминали меня по мере того, как моя бессмертная душа придет в соприкосновение с их сознанием. Добрая память людей обо мне поможет пребывать моей душе в благе, тогда как злая память заставит душу мучиться. Благостные размышления о ком-либо неизбежно совершенствуют и душу того человека, кто учится хорошо думать о других. Бессмертие души в некотором роде моделируется у меня через нейтрино или электрон, которые могут быть везде и нигде, постоянно возбуждая механизм памяти тех людей, которые в этом нуждаются. Нам нелегко расставаться с телесным воплощением душ наших родных и близких в период их физической смерти в силу того, что их телесное воплощение для нас привычнее и приятнее, нежели нематериальное, и умеем мы лучше общаться с телесным, чем с бестелесным, хотя с последним общаемся постоянно, но не считаем часто для себя такое общение достаточно серьезным. Я присоединяюсь к тем, кто считает, что человек как существо духовное, не может существовать без веры во что-либо. Чем истиннее и ассоциативно богаче вера, тем человек духовно сильнее. При утрате веры неизбежны деградация, духовная слабость, впадение в цинизм. Все это легко приводит в дальнейшем и к смерти физической. Вера, не ориентированная на обогащение духовного мира человека, слишком слаба и недолговечна. Многие атеисты спасают свою нравственность тем, что начинают верить в универсальность силы бескорыстно творимого добра. Здесь срабатывает, на мой взгляд, спасительное свойство человеческой психики, ищущей совершенный объект веры, свойство, достойное всяческого уважения. Что касается материалистической диалектики, то в рамках детерминистской идеологии она дается нам без выбора, как жалкий перечень непонятно на что направленных положений, состоящих из эклектического набора гегелевских, марксистских и ленинских позиций и принципов. Изучение всего это дает хорошую школу для демагогического, не столько гибкого, сколько скользкого мышления. Сделана попытка объединить эту эклектику вокруг стержня, называемого "основной вопрос философии". Условность этого деления очевидна уже в самой попытке разбиения философских мыслителей на два лагеря: - считающих, в частности, что окружающий нас мир не имеет внешней организации (материалисты), и тех, кто считает, что окружающий нас мир имеет внешнюю организацию, обуславливающую взаимодействие и взаимосвязь всего со всем в виде некоего единства в многообразии (идеалисты). Наиболее динамичная сторона мышления всегда развивалась идеализмом, что признает сам Маркс (см. 1 тезис о Фейербахе). Мне представляется, что философы мира и философски мыслящие личности, по крайне мере до середины XIX века, не стремились располагать себя по ту или иную сторону баррикад. Простым смертным, в том числе и мне, в практических нуждах окружающей нас жизни нет необходимости примыкать к тому или иному лагерю. Нам нет надобности в размежевании. "Грязно-торгашеские" отношения и так сильно нас разводят друг с другом. Наоборот, всему миру необходима какая-то объединяющая теория в виде истинно-этического учения. Требованиям такой теории, на мой взгляд, отвечает не догматически, а творчески понимаемое христианство. Такое понимание позволяет мне ощущать себя крохотным зернышком в неизмеримой цепи Бесконечного Начала и осмыслении этого Начала как некой созидательной силы, имеющей свой недоступный нам промысел.
Кроме веры, я для себя выделяю понятие доверия. Доверием я называю упование на точность информации, поставляемой нашему мозгу нашими органами чувств. Доверие мне видится одним из составляющих элементов веры. Например, вера в возможности науки зиждется на общепринятых основаниях той или иной научной дисциплины. То есть того, чего мы не можем принять на веру с тем, чтобы логика науки функционировала в соответствии с ее структурой, в противном случае наука как область человеческого знания рассыпается. Первый пример, приходящий в голову при размышлении об основаниях той или иной научной дисциплины - это постулат Эвклида о не пересекающихся в пространстве перпендикулярах, восстановленных к одной плоскости. Так же, как без этого допущения невозможна Эвклидова геометрия, так и без других столь же значимых допущений, называемых основаниями, невозможны никакие другие научные дисциплины. Эти допущения я и считаю структурными элементами веры в науке, без которых она невозможна как наука. В этом смысле для меня показательной была полемика в конце 60-х годов между Юрием Шнейдером и Бонифатием Кедровым на страницах журнала "Новый мир", где Кедровым была сделана попытка подчеркнуть принципиальную разницу между верой и доверием. Однако эта попытка, по моему мнению, успехом не увенчалась, и прав оказался Шрейдер, так как на самом деле вера есть продолжение доверия, как в институте религии, так и в институте науки. Генетически эти две большие области человеческого духа, наука и религия, имеют одного отца, и поэтому искусственное создание между ними антагонизма, опирающегося на подчеркивание их различных подходов к отражению мира, неоправданно. На деле все вышло совсем наоборот. Успехи как точных, так и гуманитарных дисциплин сегодня энергично обогащают религиозно-этическое мировоззрение верующих. В свою очередь, дерево веры, обогащаясь новыми научными фактами, открывает для себя новую сферу приложения, а именно: пограничную область, лезвие водораздела между теоретической наукой и практикой, с одной стороны, и метафизикой, с другой. Эта область даже не столько "лезвие", сколько "горный пик", или "острие иглы". Считаю необходимым оговориться относительно того, что сколь бы значительных успехов наука ни достигала, она всегда имеет более или менее четкие границы возможности своей применимости. Эти-то границы как раз и проходят по водоразделам тех методов, которыми она пользуется. Зрелый ученый, в отличие от новичка, прежде всего не стремится провозглашать универсальность открытого или разрабатываемого им метода, а пытается установить его специфику, определить область оптимального его использования. Ну, а что же все-таки за границами применимости того или иного метода, за его пределами, за его спецификой? Там-то как раз и простирается область неопределенности, неисследованная целина, откуда наука и черпает новизну своих предметов и методов исследования. Естественно, что на вопрос: - исчерпаема ли наука? - ответ может быть только отрицательным, благодаря тому, что есть вышеназванная "целина", имеющая бесконечную протяженность и именуемая областью неопределенного. Неопределенность - это нечто от Божественного начала, подставляемое науке, искусству, всей человеческой культуре для опробывания ее "на зуб". Не умозрительное знание о неопределенности, а соприкосновение с ней на практике, равносильно в некотором роде нашему выходу к Богу. В своем отношении к Бесконечности я усматриваю мотивы, побуждающие меня работать хорошо вообще, и работать над собой, в частности, в поисках более интересных и совершенных форм бытия, общения, деятельности. Мое ощущение осознания наличия Бесконечного начала носит не непрерывный, дискретный характер. Перерывов пока существенно больше, нежели моментов размышления о своем отношении к Бесконечному началу. Я отдаю себе отчет, что перерывы в осознании моего отношения к бесконечности, в забвении размышлений об этом отношении - это перерывы в работе над собой, тенденция к внутренней деградации. Спасительную роль в некотором роде здесь играет молитва, которая помогает мне в следующем: - в ощущении причастности к чему-то значительному, к некоему Звену в общей цепи Бесконечного начала. (Начало в смысле истоков, нам недоступных, всего сущего - это есть наши ощущения пульса окружающего Бытия):
- ощущение солидарности с входящим в меня неорганическим, органическим и биосоциальным миром (Этот мир мне не враждебен, и я в состоянии его любить без особого напряжения);
- в способности самосовершенствования через любовь к окружающему, через любовь к отдельным его представителям;
- в интуитивном ощущении Диспетчирующего начала коллективного разума нашего социума;
- при обращении за помощью в трудные для себя минуты к Духу святому, то есть к Диспетчирующему началу коллективного разума. Такое обращение я стараюсь строить в форме короткой и четкой просьбы без особо сложных построений, ибо "Бог и без того знает, что нам нужно".
С другой стороны, "не произноси имени господи в суе" я понимаю как то, что не следует обращаться к Господу по пустякам, так как при этом происходит "размывание" нашей истинной просьбы. Пытайся максимум подвластных тебе затруднений преодолеть сам, своими силами.
Итак, для меня Бог - это Бесконечное начало, входящее в нас и пронизывающего нас наподобие нейтрино. При этом задеваются определенные духовные "струны", отделив нашего сознания, помогающие нам слышать волю Пославшего нас в эту жизнь. Полностью слышать волю Пославшего, видимо, могут единицы. Отдельные личности на уровне гениев. От них мы узнаем об общем духе этой воли. Для меня признаком того, что я почувствовал Волю Пославшего, является наличие светлого желания любить окружающий мир в целом, всю живую и неживую природу. Подтверждение торжества того факта, что человек наиболее высокоорганизованное существо в пределах нашей галактики, должно содержаться в осознании человеком необходимости любви не к избранным, а как минимум абсолютно ко всем, себе подобным. Девизом человека, если он действительно претендует на звание человека, должна быть не неприязнь к себе подобным, а ненависть к конкретным людским поступкам, уменьшающим количество любви в мире, то есть мешающим как мне любить окружающих, так и окружающим меня.
Несколько другой оттенок того, что мы способны воспринимать волю Пославшего - это живущая в нас с детских лет потребность в таком состоянии, при котором мы не можем думать ни о ком и ни о чем плохо. Некоторое знакомство с христианством заинтересовало меня возможностью обнаружения в каждом человеке божественной сущности и перевода ее в сущность человеческую. В этом смысле одной из главных задач этики мне представилось выявление в человеке истинно человеческого - высоконравственного, и приглушение животно-эгоистического элемента. Чтение Толстого Л.Н. сориентировало меня в этом смысле на следующие заповеди Христа: - "Не гневайся, не суди, не клянись, не противься злу насилием, не прелюбодействуй". После длительного их экстремистского толкования, мне, наконец, стал открываться их относительный смысл. Например, "Не противься злому". Злу мы можем и должны противиться, но по возможности ненасильственными методами. Это значит, что необходимо перебрать и использовать все гуманные методы воздействия на зло, и только после того, когда уже ничто не поможет, то погасить его насильственно по принципу: "Беду бедой встречают, огонь огнем, круженьем вспять круженье прекращают, и ты с бедою точно так же спорь..." Сказав себе: - ...сделал все, что мог, пусть кто может, сделает лучше". Главное, стремиться следовать этим заповедям в принципе, но ни в коем случае не выполнять их буквально ради самого выполнения, так как при этом могут проявиться недостойные средства. Сказанное выше - есть лишь реализация Интереса к человеческим взаимоотношениям, который преследовал меня всю мою сознательную жизнь. Думаю, что во все века самой главной задачей для отдельного человека было правильно, в соответствии с духовной истиной, определить свое отношение к другим людям. Все остальное постепенно прилагается к этому духовному стержню. Если же не решен этот главный вопрос в соответствии с духовной истиной, то не состоится как таковая и личность.
Об этике. Исходя из того, что смысл человеческой жизни мне не открывается ни в чем ином, как в увеличении количества любви, я интуитивно тянулся к такого рода философским дисциплинам, которые хотя бы в какой-то мере позволяли отразить процедуру такого увеличения. Одна из таких дисциплин - этика. Для меня - это дисциплина, позволяющая умозрительно и систематизировано представить арену борьбы человеческих устремлений, представляющих собой истинные или мнимые ценности или направления души человека. Ценностей, возвышающих человеческое в человеке, и "ценностей", возвеличивающих низкое животное и принижающих человеческое, духовное. Не деля людей на плохих и хороших, я, тем не менее, по критерию жизнеутверждения выделяю нравственные и безнравственные поступки в человеке. И в этом смысле этика привлекает меня тем, что помогает выделить круг понятий, отражающих уровень нравственного содержания того или иного поступка человека. Так, поступки, содержащие в себе истинную любовь, уже по природе своей относятся к нравственным, и даже высоконравственным. В этой связи для меня важно, какой профессией занимается человек. Он не должен заниматься профессией, связанной с истреблением как людей, так и жизни в целом. Если один человек или небольшая группа людей угрожает жизни земного шара, то такую группу следует расчленить и изолировать, а при наличии рьяного фанатизма террористического толка, сделать лоботомию (устранив роль агрессивных центров), что более гуманно, нежели физическое уничтожение. Я считаю, что никто не должен участвовать в профессии, допускающей унижения человеческого достоинства, то есть чести, совести. Деятельность человека не должна быть направленной на уничтожение красоты культурного и природного ландшафтов, ибо такого рода деятельность формирует в нашей психике бездумье и ничем не оправданные вандализм и жестокость. Во всех остальных случаях для меня не столь принципиально, чем заниматься, важно лишь то, чтобы продукты труда человека были пронизаны любовью ко всем тем людям и живым существам, которые будут ими пользоваться. Наличие этического критерия может полностью или частично упразднить функции ОТК на предприятии.
По Швейцеру, воля к жизни, или инстинкт самосохранения, всего живого способны осознать себя лишь через человеческий разум, что накладывает на человека особую, дарованную ему Богом, ответственность, как за самого себя, так и за все живое в целом. Это обстоятельство, хотя и ставит его во главе всей цепочки живого, но, в то же время, достаточно рядовым звеном, подчиняющимся тем же биологическим законам, что и все остальные звенья. Казалось бы, что относительное преимущество человека перед любым из представителей животного мира лишь в более тонко развитом интеллекте, однако окончательным доказательством этого преимущества может послужить лишь миролюбивая и созидательная деятельность человека. И вот вытекает, что цыплят по осени считают. В целом ряде случаев мы видим, что богатейший инструментарий своего мозга разум человека направляет не на любовь к себе подобным, а на вражду и уничтожение своих собратьев. Этот факт наводит нас на мысль о возможных тупиковых вариантах человека разумного в общей цепи живого.
О снобизме. Считая, что ненавидеть надо не отдельных людей в целом, а лишь их некоторые поведенческие реакции, мешающие жить окружающим, я всем своим существом восстаю против снобизма, стихийно выступающего в качестве рычага субъективной стратификации общества. Помещение себя в привилегированное положение как по отношению к живой и неживой природе, а, главное, по отношению к себе подобным, я понимаю как снобизм. Вначале он как будто проистекает из защитной реакции психики, но в дальнейшем при отсутствии самоконтроля превращается в вандализм, шовинизм, фашизм. Находясь в отношении снобизма-вандализма ко всему живому, ощутимая часть человечества, зачастую двигающая научно-технический прогресс, постепенно готовит почву для гибели населения, а может быть, и всего живого мира планеты. Однако вариантом тупиковой опасности для социальной жизни планеты выступает девальвация отдельного индивида. Перепроизводство людей, как и вещей, приводит к их девальвации, тогда как их дефицит приводит к возрастанию ценности личности. В связи с этим, сегодня необходимо глубже задуматься над решением проблемы поднятия ценности человеческой личности, взяв на вооружение девиз, что человек не средство, а самоцель. Нельзя не согласиться с тем, что идеальное решение указанной проблемы, связанное со свободой выбора человека, лежит вне компетенции нашего разума, однако вполне возможен и некий утопический вариант решения, о котором речь пойдет ниже. Исходя из этого варианта, государствам, особенно перенаселенным, следует работать над ориентацией вектора своей культуры в таком направлении, которое позволило бы путем создания примата духовного над плотским научиться управлять рождаемостью в сторону ее сокращения через управление сексуальной потребностью. По свидетельству очевидцев, на Крайнем Cевере ценность каждого человека значительно выше, чем в таком городе, как Москва, где исчезновение одного человека часто многие дни остается незамеченным. Все это приводит к необходимости решения проблемы приостановки не только расширенного, но и простого воспроизводства семей. По предлагаемому варианту сейчас, как никогда, важно, чтобы каждая семья в среднем состояла не более чем из семи человек: две бабушки, два дедушки и родители, у которых всего лишь один ребенок. Иными словами, чтобы ценность личности возрастала, необходимо, чтобы в каждой семье земного шара рождалось не более одного ребенка. Кроме возрастания ценности личности, такая мера позволила бы создать нормальный гигиено-экологический режим планеты, а точнее, сделать его создание более реальным. Демографы совместно с социологами и архитекторами рассчитали оптимальную численность идеального города. Она не должна превышать 25-30 тысяч человек. Отталкиваясь от аналогии с таким городом, интуитивно чувствуется, что заселенность, точнее, число людей на планете, должно колебаться где-то между 250 миллионами и 1 миллиардом человек. Если бы в результате принятых мер когда-либо удалось бы достигнуть цифры в 1 миллиард человек, то от убывающего воспроизводства человечеству следовало бы перейти к простому воспроизводству с целью восстановления численности планеты до 1 миллиарда человек. Перенаселенный земной шар, как и перенаселенный город, представляет собой серьезное заболевание планеты, способное привести человечество к гибели, если не через глобальный ядерный конфликт сверхдержав, то через отставание регенеративных процессов планеты от темпов технического прогресса, через загрязнение окружающей среды токсичными отходами химии и радиоактивными отбросами атомных электростанций. Иными словами, человечество в целом сегодня бессильно перед тем фактом, что оно разрушает вокруг себя свою же собственную жизненную основу своей этической, экологической и экономической неряшливостью. В этическом плане воротилы человечества явно утратили способность к нравственному самосовершенствованию, поискам и открытию для себя истинного смысла жизни, и с каждым моментом времени все ближе и ближе подталкивает человечество и самих себя к катастрофе. Спасение от всего этого безобразия мне представляется чудом. В вере в такое чудо и его ожидании также заключается мой оптимизм. Мне практически невозможно поверить в то, как представители наиболее жестокой части человечества смогут овладеть чувством истинной любви друг к другу, чтобы под его эгидой строить все дальнейшие взаимоотношения с себе подобными. То есть денно и нощно не желать себе подобным огорчений, зла, смерти, а желать друг другу добра, жизни, радости. Научиться думать и говорить друг о друге только хорошее, преодолевая совместными усилиями случайные, неблаговидные поступки в том или ином человеке. Преодолеть необузданный рост потребностей в комфорте и пище. Развивать в себе, главным образом, не потребительство, хотя бы и в духовном плане, а направлять усилия на духовную самоотдачу, творческую активность, культивируя примат истинного духа над телом. Практически столь же непреодолимые сверхзадачи продолжают оставаться перед политическими и промышленными руководителями общества в экологическом и экономическом планах деятельности.
Об одинокой жизни. Непреходящая ценность и популярность книги Даниэля Дефо "Робинзон Крузо", на мой взгляд, заключается в том, что она оказалась лакмусовой бумажкой на ранние симптомы начавшегося уже в первой половине XVIII века локального перенаселения планеты и сыграла роль первого учебника, азбуки одинокой жизни. Она как бы невольно в высокохудожественной форме приглашала читателя попытаться вступить на этот путь. Жить одиноко, и в то же время со всеми вместе, не ожесточаться и не дичать, а учиться любить окружающих и природу, которая тебя кормит и одевает. С моей точки зрения, истинная любовь не есть состояние слепого восторга, а отношение к людям, обществу, живой и неживой природе, находящейся под контролем разума, где главенствующую роль играет чувство эмпатии, то есть стремление входить в положение, принимать роль объекта твоего внимания. Нечто близкое в этом отношении звучит так: "Относить к окружению твоему так, как ты хотел бы, чтобы окружение относилось к тебе". Чтобы почувствовать в себе любовь, необходим реальный или идеальный уход в самосозерцание. Только с чувством истинной любви ко всему миру можно безболезненно включаться в культурное взаимодействие с ним. В такой, и только такой позиции, заключается возможность перехода на рельсы не рваческой сиюминутной экономики, сочетающейся с глубоким знанием экологических основ растительного и животного мира. "При каждом деянии думать о цели оного" и средствах, достойно отвечающих заданной цели. Всеми силами бороться с бездумьем в себе самом, и во всей окружающей нас человеческой деятельности. Недавно мне довелось услышать такую фразу: "Если ты не родил ребенка, то считай, что жизнь прожил впустую". Позволю себе с этим не согласиться. Мы знаем тому массу примеров (достаточно обратиться в детские комнаты и архивы милиции), когда рождение ребенка впоследствии вредит нормальной жизни общества, так как из него вырастает бандит, фашист и прочие антиобщественные элементы. И наоборот, очень часто бывает так, что человек, не имеющий детей, например, А.Ф.Кони, но любящий свою профессию и творчески относящийся к своей деятельности, может оказаться для общества гораздо полезней, чем целые группы семей с десятками детей.
На пути к счастью. Свою любовь к окружающим мы проявляем, например, в непосредственной беседе с близкими и неблизкими нам людьми, и опосредованно, через результаты своего труда, в том смысле, что тот или иной предмет деятельности есть способ отношения одного индивида к другому, или одних групп людей к другим. Развивая эту мысль, можно сказать, что чем лучше сделан тот или иной предмет, продукт труда, тем большую любовь проявляет индивид как к отдельным людям, вступающим с ним в контакт по поводу этого предмета, так и к обществу в целом.
Отсюда следует, что каждый человек должен выбирать себе такой вид деятельности, в котором он мог бы в максимальной степени подарить себя людям, что, без сомнения, составило бы одну из главных компонент его счастья. Другими словами, в этом можно усмотреть нахождение и реализацию истинного Интереса с большой буквы, к которому я смутно стремился с юности.
Отношение к смерти. Меня довольно долгое время страшила сама мысль о смерти. Я буквально в отдельные периоды жизни не мог размышлять о ней без содроганий. Полностью раскрепостила меня в этом вопросе вера в бессмертие души. От меня как бы ушел страх физической смерти. Из этого, конечно, не следует, что мне хотелось бы хоть сколько-нибудь ее приблизить. Все, что хоть сколько-нибудь напоминает самоубийство, вызывает во мне отвращение, как желание прежде времени спрятаться от жизненных трудностей, и свидетельствует о нервном истощении или чрезмерной слабости человеческой психики. Лично мне хотелось бы прожить как можно дольше, чтобы в максимальной степени понаблюдать и поучаствовать самому в непрерывно претерпевающем катаклизмы и превращения биологическом и социальном мире, а также сделать все, что будет в моих силах, чтобы помочь детям вырасти хорошими, добрыми людьми. Наша жизнь нам не принадлежит. Она дана нам от Бога, и поэтому величайшее заблуждение связывать жизнь с экономическим к ней подходом типа: "дорого продать свою жизнь,... дешево отдал свою жизнь". Я считаю, что, в общем и целом, с жизнью мы расстаемся независимо от нашей воли и сознания, легче или тяжелей преодолевая страх физической смерти, легче отступающий под давлением веры в бессмертие души каждого человека. Души, которую, как мне представляется, путем самосовершенствования, используя христианские заповеди и прочее, мы готовим к вечному пребыванию в благе. Отсюда настоятельная необходимость, на пути реализации своей жизни, ориентированной на развитие в себе истинной любви, успеть сделать как можно больше.
Мои референты. В завершение сказанного, назову тех людей, основные взгляды, творчество и личная жизнь которых мне симпатичны и дороги.
Из учителей жизни: - это Христос, Сократ, Л.Н.Толстой, А.И.Герцен, П.Я.Чаадаев, П.Д.Успенский, А.Швейцер.
Из художников: А.Иванов, Н.Ге, Н.Крамской, В.Д.Поленов, В.Серов, И.И.Шишкин, И.И.Левитан, А.И.Куинджи, К.П.Брюллов.
Из музыкантов: Д.Б.Перголези, А.Вивальди, И.С.Бах, В.А.Моцарт, Д.Россини, Л.В.Бетховен, Ф.Шуберт, П.И.Чайковский, М.И.Глинка.
Из писателей: А.С.Пушкин, А.П.Чехов, М.Булгаков, А.Платонов, Ф.М.Достоевский, И.В.Гете, Д.Лондон, Э.Сетон-Томпсон, Марк Твен, О'Генри, Н.И.Холодковский, Ж.А.Фабр, К.Лоренц, В.Шекспир.
Это приблизительный круг людей прошлых столетий и десятилетий, оказывающих в прошлом и сейчас влияние на мое мировоззрение. Это отцы моей духовной жизни. Кроме сказанного, большое духовное влияние на меня оказывают мои современники:
Н.И.Вавилов, И.А.Рапопорт, Р.И.Рапопорт, Н.Амосов, Г.С.Батищев, Э.В.Ильенков, С.П.Никаноров, Е.П.Полищук, Р.Бакиров, М.П.Циганков, И.Т.Толкачева, К.Т.Сулимов, Л.А.Петрова, В.Б.Ольшанский, Л.В.Сулимова, жизненные примеры педагогов Бориса и Лены Никитиных, творческой семьи Виктора и Лили Сокирко, геронтологические позиции академика Микулина, а также значительная часть людей, как семь восьмых айсберга в силу несовершенства моей памяти, оставшаяся за занавесом и неупомянутая здесь.
В заключение благодарю всех тех, кто взял на себя сегодня труд выслушать это мое выступление. 20.11.82 г.
