Целью сезона в 85-м году стало хотя бы поверхностное, но сквозное знакомство с черноземной, и, наверное, главной с 18-19-х веков - Россией. Уж сколько лет мы проезжаем мимо Орла, Воронежа, Тулы, Калуги - к морям и горам, и даже пустыням юга, но черноземная Россия так и остается проезжаемой, но не посещаемой, игнорируемой страной. Началось с желания сделать естественный перерыв в походных трудностях после памирской эпопеи, а кончилось не только непосильным желанием овладеть за походный сезон "духовными высотами" русской культуры, но и поездкой на Кавказ - к Эльбрусу и снегам перевала Бечо - уже по желанию детей, которым по молодости скучны русские музеи, но зато манят южные горы и море.
Пишу это введение к дневнику Лили, а до сих пор мы еще не завершили даже минимальную программу осмотра русского Черноземья - не видели Тамбова, Пензы, Саранска - но еще осталась надежда на августовскую неделю отгулов у меня и отпуска за свой счет у Лили... Что же касается "пользы для души" от такого беглого осмотра областных и районных центров и редких деревень - то в нашем активе лишь одни сомнения в ней. И надо много работать над диафильмами, чтобы получилось из этого 'галопа... по России" что-то путное. Надо, а веры в себя уже нет. Нет твердой надежды, что поймется, откроется, хоть приоткроется суть - не окраинной нашей стороны, а самой центральной России. Слишком велика эта равнинная "гора". Но и от попытки понимания-восхождения невозможно отказаться - иначе зачем были все наши многолетние поездки по окраинам?
И потому - пусть это будет лишь "попыткой", "подходами", "подступами к пониманию", черновыми описаниями семейной поездки по южнорусским областям, нужными для нас самих.
К сожалению, в Лилин дневник не вошло описание нашей поездки с детьми на весенние каникулы в Тульскую и Калужские области, а также 9 мая - на Куликово поле (восточную часть Тульщины). Летний отпуск был просто продолжением этих поездок - но комментарием к ним останутся только диафильмы.
5 июня.Голоса наших детей как бы соревнуются в звонкости с птицами тургеневской усадьбы. Скоро 10 часов, скоро откроется музей в Спас-Лутовинове, Маша Сулимова закончит эскиз, Витя зашьет Анин рюкзак, порванный в драке с Алешей, и мы вступим в свой первый в этом походе музей. Сколько их еще будет?
Ехали только ночь, в 6 утра высадились в Мценске, немножко побродили по его центру, в скверике для детей с игрушечным деревянным городом покатались на забавных качелях-крокодилах, а потом первым автобусом уехали в Спасское. До открытия музея походили по усадьбе и даже немного полежали на солнышке за большим прудом у начала старой усадебной дороги с ветлами. Витя втягивает детей в обсуждение дворянских проблем - как не просто им было решаться на освобождение крестьян - как детей, отпускать ли на волю? Дети отвечали что-то рассудительное, но итогов обсуждения я не услышала - просто заснула на солнечном берегу, отключилась (сказалась малосонная ночь в холодном вагоне).
В музей вошли одни из первых, а при выходе столкнулись с экскурсией, и снова прошлись по его комнатам, уже с экскурсоводом. Очень славно рассказывал этот парень, и я даже кое-что успела записать за ним.
Не считая детских лет, проведенных здесь безвыездно, Тургенев бывал здесь 37 раз, в основном летом (ссыльные наезды не в счет). Последний раз был в 1881 году. На 1882-й пригласил гостить Гаршина и Полонского с семьей (у него здесь бывали Фет, Некрасов, Щепкин, Савина и др.), но сам не вернулся из Франции. Из шести тургеневских романов пять написаны в Спасском. Признавался: "Хорошо работается только на родине, в русской деревне".
Из рассказа о раннем детстве мы почти ничего не услышали. Отец - небогатый офицер, каким-то случаем выиграл руку богатой помещицы Варвары П.Лутовиновой, старше его на 6 лет, и умер в 41 год (в повести "Первая любовь" отцу 39 лет).
У матери в парке работало 200 садовников; выращивали даже ананасы, но порядки были жесточайшие. Один раз за сломанный тюльпан высекли всех. В доме тоже был заведен строгий порядок. Даже с гостями: три дня - гость, на четвертый - живущий. Опоздал к обеду - жди ужина. К детям до 10 лет применялись телесные наказания. Мать надеялась воспитать их английскими аристократами, потому они рано вставали, обтирались холодной водой, садились на лошадей. Брат Николай женился на камеристке и стал миллионером. Духовной связи меж братьями не было, но родственные - сильные.
Комнаты в доме, как теперь говорят, в основном смежные. В первой стоят исправные часы возрастом в 200 лет и фортепьяно. Тургенев, правда, на нем не играл и жалел, что в детстве не заставили выучиться - любил музыку.
Напротив парадной двери - диван Самсон - Само-сон, большой, уютный. Во всех комнатах - дорогие Тургеневу портреты: молодого отца, Белинского, Щепкина, копия Тициана.
"Казино"-комната, в которой играли в карты и шахматы. И.С. был сильным шахматистом. Кабинет: металлическое перо на столе, диплом, энциклопедия, ширма для отдыха. Библиотека - в ней более 20 тыс. томов. Тургенев прочел столько, сколько никто не мог прочесть. Первая его книга, взятая в детстве тайком - с геральдическими знаками. Комната камердинера Захария, наблюдавшего за домом, а летом жившего здесь - сундуки, медный светильник, кресло, диван проще. Захарию И.С. доверял водить гостей, и он это выполнял с достоинством. Правда, один раз самовольно взял в редакции деньги на имя Тургенева,но был прощен. Комната для гостей. 5 дней в ней прожила артистка Савина. В ее честь был устроен праздник с хороводами. Благодаря Савиной шли тургеневские драмы на русской сцене. И, наконец, "девичья", где работали мастерицы... Став хозяином, Тургенев всем слугам дал вольную.
Гостивший в Спасском Л.Толстой написал Некрасову, что дом примирил его с Тургеневым: он здесь другой. И еще два факта. Ги де Мопассан считал себя его учеником... Дочери Тютчева в знак протеста против ареста Тургенева сняли в своем доме портрет царя... Тургенев о Тютчеве: "О Тютчеве не спорят. Кто его не чувствует, тот доказывает, что не чувствует поэзии..."
С памятью о Тургеневе пришлось еще часто встречаться в Орле, но для нас это были только отголоски лутовиновской усадьбы. Невольно она сравнивалась с Ясной Поляной, где на первом плане видны всякие хозяйственные постройки, явственно чувствуется "почвенность". Отличие "мужиковствующего графа" Толстого и "западного барина" Тургенева легко узнаются и по характеру их усадеб, и по обстановки самих домов. Конечно, в еще большей степени Лутовиново - отражает характер его жесткой матери, истинной созидательницы-хозяйки, но ведь и сам Тургенев - ее создание. Только характером добрый и мягкий, а не жесткий, но по внутренним пристрастиям - такой же западник и аристократ, любитель "изящного комфорта", так что даже диву даешься - как у него родились "Записки охотника"? И как он был велик своей проницательной скромностью, когда ставил себя значительно ниже Толстого, хотя читающей публике того времени соответствовал во много раз больше, чем Толстой.
Все никак не могу привыкнуть к мысли о поразительной живучести великих писателей, их реальном долголетии. Уж сколько времени прошло, а как реально живет и богатеет их душа-книги, содержатся в порядке их квартиры и усадьбы, ходят к ним непрестанно гости и просто посетители, хлопочут истолкователи и слуги-служащие. Я немножко разговорился с пожилым парковым работником Лутовиновского музея. Он говорит, что в парке работает всего 8 человек - не сравнить, конечно, с 200-ми садовниками при матери Тургенева. В самом доме людей, конечно, гораздо больше. Кажется, он из коренных жителей села, и потому отношение его к старым барам и к "самому" какое-то особое, не личное, а какое-то не наше... Нет, не могу выразить впечатление от этого короткого и малозначащего разговора, но повеяло как будто отголоском встречи с теми самыми лутовиновскими мужиками, для которых Иван Сергеевич был хороший, добрый, но все же и несомненно - барин, чужой...
Из Спасского-Лутовинова мы опять вернулись в Мценск и отправились в его музей. Музей новый, отделанный во всю стену картинками на историческую тему, но на деле - пустоват. Правда, узнали, что первое упоминание Мценска (Амченска) было в 1146 году, а дальше - идут лишь сведения о промышленности XIX века: первый сахарный завод Бланненагеля и кружевное производство.
Мценск почитает свои знаменитости - Фета, В.Калинникова, автора учебника математики Кисилева, писателя пушкиниста Новикова:
С людьми, с природою, с тобою / Так протекала жизнь - полна,
И тем, что добывал я с бою, / И что рождала тишина...
После музея немного походили по городу. Из его церквей в порядке сейчас только Петропавловский собор на месте старого городища. Поздний Никитский собор - в реставрационных заброшенных лесах, остальные храмы - просто в запустении...
Мценский музей - один из типичных новых "деловых" музеев, озабоченных больше выполнением плана по выручке за билеты (отсюда рост цен до 2 руб. в Тарханах и рост плановых, заранее оплаченных экскурсий) и тем, чтобы содержание музейной информации "соответствовало линии", а поскольку жизнь прошлого с трудом втискивается в "линию", то лучше ничего лишнего не показывать, кроме совершенно проверенного материала (а значит, отлично всем известного). И чем дальше, тем больше становится таких безобразных новых музеев, с красочно и современно оформленными стендами-витринами, а на деле - таких пустых, холодных и лживых, что хочется скорее сбежать от них. Никакого сравнения нет со старыми дешевыми, а чаще всего бесплатными, народными, на общественных началах, где все экспонаты любовно собраны местными энтузиастами, где они подлинны, привязаны прямо к этому месту, рождены им, где вам расскажут множество неизвестных и даже легендарных подробностей, да еще при случае мило и невинно приврут для фантазии - а это ведь еще интереснее.
И чем дальше мы ехали по Черноземью в этот сезон, тем с большей нежностью и вниманием ползали по старым, "общественным" музеям, обычно в каком-либо старом здании (или хотя бы - под старину), и с тем большим омерзением пробегали пустые парадные залы новых. А под конец, я вообще перестал в них ходить. В старинном Брянске нам достаточно было увидеть, что краеведческий музей расположен на первом этаже нового здания, чтобы отказаться от мысли идти туда, хотя редкий случай - у нас на то было время и на улице крапал дождь...
Из Мценска электричкой уехали в Орел, где немного рассорились. Я стоял за то, чтобы с рюкзаками ехать в центр, успеть посетить какой-либо из многочисленных музеев, за оставшееся светлое время осмотреть центр и сразу искать место стоянки. Лиля и дети настояли сдать рюкзаки в камеру хранения вокзала, чтобы гулять налегке, правда, в компенсацию мне согласились идти пешком. Свой рюкзак я все же по злобе не сдал, утверждая, что он мне не мешает, а только помогает смотреть все прочнее и основательнее. До центра мы шли довольно долго, пока пришли, музеи закрылись, и всех томила "некая усталая безразличность". Лиля сказала, что ничего смотреть не хочется и лучше идти спать, чтобы наверстать завтра утром. Я во всем молча подчинялся. В результате долго возвращались назад, ничего не увидев, забрав рюкзаки, очень долго ждали транспорта (оказывается, снова до центра, а уж оттуда - в зеленую зону на речке Цон близ пригорода Знаменки). В Орел мы вернулись только к 3 часам следующего дня, бегали уже с рюкзаками по его музеям и объектам, конечно, не чувствуя ни жары, ни усталости, и еле-еле основное ухватили до отхода поезда на Елец в 9 ч.
Я же был доволен своей покладистостью и "бессмысленным упрямством". Действительно, глупо было тащить по городу тяжелый рюкзак, когда в вокзальной ячейке для него пропадало место. Но после этого почему-то и вправду стало ясно, что ходить с рюкзаками не так уж тяжело, что все это выдумки "белых людей", а намного удобней и свободней, и почти во всех последующих городах никаких проблем, куда девать рюкзаки, у нас не было: носили их на себе "себе на пользу", вот и все.
6 июня. Второй день - день Орла и Сабурова. В Сабурово мы отправились пешком в начале десятого, оставив Аню в палатке досыпать в свободе от нас: делай, что хочешь: купайся, мой посуду или спи.
Правда, вначале мы пошагали вниз до течению Цона, а надо было - вверх, Люди, в конце концов, выправили наш путь, и даже сделали его нетяжелым, т.к. основную часть мы прошагали в обществе уроженца этих мест (он шел из Орла в поселок Сабуровские Выселки, где родился, а сейчас жила сестра). Много и охотно он рассказал нам, что знал из далекого и близкого прошлого. Запомнилось, что немцы стояли здесь 22 месяца с 3 октября 41-го по 5 августа 43 года - разрушений было много. В Сабурове у графа Каменского кроме театра был роскошный сад, который, пусть ухудшаясь, просуществовал до послевоенных лет. Тогда только вырубили. Теперь на месте громадной усадьбы-крепости одни кусты, да поле капустной рассады, в которой копошатся городские шефы, толстые и тонкие. После разорения, имения у Каменского-сына купил Сабуров, который разделил его и сад тоже на три части между тремя дочерями. А первый же владелец Каменский-отец был фельдмаршал, бездарный и трусливый, но жестокий, лютовал над людьми и заслужил за то казнь от кузнеца за сына. Но строил фельдмаршал свою усадьбу основательно - как крепость..."
Идти эти 6 км (автобус до Сабурова, ныне колхозного отделения, не ходит) было необычайно приятно - по тополиной аллее вдоль дороги и раскрывающихся видов на долину Цона и сабуровскую крепость, в сопровождении рассказчика, почти очевидца и казни страшного графа - вот на этом месте, у камня; и про знаменитый театр - потом в Орле играл, и про сад, в который он сам лазил, и про то, как в 30-е годы, когда пришло разрешение разорять церкви, сабуровские мужики бросились копать Каменскую усыпальницу - давно были слухи о ее богатстве, но ничего толкового не нашли, кроме орденов и почти новеньких фельдмаршальских сапог, в которых кто-то потом даже ходил... Так и видится мне теперь XX век и какой-то сабуровский беспартийный большевик, скинувший лапти, или самодельные сапоги, чтобы покрасоваться в фельдмаршальских, екатерининских времен ботфортах
А потом было знакомство с Орлом, так удачно кончившееся на площади у памятника Лескову, сидящему в окружении своих героев, отнесенных к фонарям на большое расстояние от него. Лесков полноват, пожилой, смотрит добродушно, чуть потупившись, как бы стесняясь своего всеведения... Было у нас два музея. Анюта их сквозила, а Маша с Алешей смотрели заинтересованно и с нами много обсуждали.
Музей писателей-орловцев расположен в доме вице-губернатора Галахова. Его жена Ольга Васильевна, основательница музея, уехала в 20-х годах, но есть ее портрет Писателей-орловцев более ста (среди них и Германо - основатель цыганского театра Ромен и музея в Спасском), но музей рассказывает в основном о самых знаменитых, правда, о Тургенев, Лесков, Грановском немного - у них персональные музеи).
Зал Фета-Шеншина. Толстой о Фете: "И откуда у этого добродушного, толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?
Что такое день и век / Перед тем, что бесконечно?
Xоть не вечен человек, / То, что вечно - человечно (Фет)
И опять Толстой: "У Фета есть, конечно, премилые стихотворения, но он писал для нас, господ, гастрономов, и при этом ни одного идейного, серьезного по содержанию он не написал", - этих слов, правда, нет в музее, но ведь тоже о Фете.
Комната Бунина. "Все предки мои всегда были связаны с народом и землей в том плодородном подстепье, где образовался богатейший русский язык". - 1906г. - "В эти годы я чувствовал, как все более крепнет моя рука, как горячо и уверенно требуют исхода накопившиеся во мне силы". Бунин связывал воедино русскую литературу с общечеловеческой на земле, как сказал Саади: "стремился обозреть лицо мира " и "оставить на нем чекан души своей". Нобелевская премия была присуждена ему в 1933 году за строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типичный русский характер. Прожил до 83 лет.
Зал Андреева поражает шикарным громадным столом. Интересно, за этим ли столом было написано: "Что делать? Разве не ясно само собой? - Буду по капле долбить камень невежества и зла. Сил у меня хватит". - Л.Андреев. Большой, своеобразный, трагический талант, неудержимый и мощный. "Разбилось еще одно прекрасное сердце, знавшее, что такое великая Россия" - Н.Рерих о Л.Андрееве.
Есть еще и комната Пришвина: скульптура Коненковской руки, рояль и много бытовых вещей. "Чувство родины в моем опыте есть основа творчества"..."Моя охота была в ... находках. Нужно было найти в природе такое, чего я еще не видел, и может быть, никто еще в своей жизни с этим не встречался".
Музей Лескова. Записываю с благодарностью его высказывания, как будто разговариваю с моим писателем: "Я смело, может быть, дерзко думаю, что знаю русского человека в самую его глубь... Я не изучал народ по разговорам с петербургскими извозчиками, а вырос в народе на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночного... да на запашно-панинской толчее за кругами пыльных запашек". "Я выучился грамоте сам пяти лет и прочел эту книгу, имея пять лет от роду. Все истории сразу врезались мне в память... Но не все они меня удовлетворили..." - "Ах Русь моя, Русь родимая! Долго ж тебе еще валандаться с твоей грязью да с нечистью? Не пора ли очнуться и оправиться? Не пора ли разжать кулаки да за ум взяться? Полно дурачиться, полно друг дружке отирать слезы..."
В музей Грановского и писателей-некласскиков мы не попали, они закрылись в 6. И пошли мы по городу: место над Орликом, где когда-то могла жить семья Калитиных из "Дворянского гнезда" Тургенева. Тургеневский бережок с парком и памятником ему. Улица Пролетарская гора и спуск по ней в симпатичный детский парк к Орлику, а оттуда к памятнику Лескову у ц. Михаила-архангела. Хорошо, что конец знакомства с городом был у нас такой лесковский, мажорный.
А ночью поезд Рига-Воронеж привез нас в Елец.
7 июня. Этот день формально начался в 3 часа ночи, когда мы топали вдоль ж.д. по мосту через Сосну на досыпание. Доспали в кустах за мостом, и только в 10 часов ступили на улицы древнего Ельца. Начали ему нравиться - а он нам. Почему-то нам тут все приветливо улыбались, а мы с удивлением рассматривали богатые храмы, ухоженные старые улицы, нарядные наличники на окнах. Основная часть города - на высоченном холме, а на другом холме за мелким Ельчиком - разрушенный женский монастырь с лестницей подъема в 111 ступеней! Оттуда мы с удовольствием глазели на панораму Ельца, в котором некогда было 32 церкви, а теперь дети насчитали только 11, да и те почти все в плачевном состоянии. Впервые (?) я увидела так разрушенную церковь в Сабурове - наверное, время и ветры, но в основном - снаряды и взрывы. Здесь тоже были долгие военные месяцы. Некоторые из них для сохранности подмазаны цементом, но смотреть от этого еще жутче. Одну из позднейших церквей пытались взорвать, т.к. мешала новому дому, с другой, в изразцах и всяческих украшениях, содрали всю красоту. Богатый купец Заусайлов, владелец табачной фабрики, в свое время не пожалел денег на ее украшение и ждал самого императора на освящение, но прибыл лишь великий князь, потому церковь назвали его именем Александро-Михайловской.
Лиля пишет со слов местных, словоохотливых жителей, но мне, их не слышавших, от Ельца осталось совсем иное впечатление - на удивление сохранившегося старинного города, особенно в центре. Ясно, что церкви не действуют, и никто их не ремонтирует, но ведь они стоят! Только иногда я видел грозные признаки будущего разрушения города - новые дома-корки на старых улицах. Ведь разрушают церкви не ветры, и не снаряды, даже не безбожники - это все случайности или демонстрации - основная гибель старого идет от нового безжалостного строительства, которому выгодно занять именно старую городскую застройку. И если нет общего и твердого запрета на строительство в черте старого города, ему придет конец. Вот что страшило меня в Ельце.
Фотографию семьи купца Заусайлова мы потом видели в музее, кстати, просторно размещенного в его доме. Он же построил городу детский приют, детскую поликлинику, сад "Ключ жизни"...
В музее стало ясно, что даты рождения Мценска, Тулы, Ельца и др. - все пришли от одного предложения в летописи: "Князь Святослав Игоревич иде в Рязань, в Омченске, в Туле, в Дубне на Дону, в Ельце и в Проньске и приде в Рязань на Оку". Елец - от елей (красный лес) по берегам реки Сосны. Лес покрывал Аргамачью гору. Елецкое княжество входило вначале в Черниговское, потом в Рязанское княжество, а затем стало принадлежать Москве. В 1592г. в нем было 2000 жителей, среди них - 46 бояр, 300 казаков, 50 пушкарей. В 1618 году его разрушил Сагайдачный, но потом отстроили вновь. Петр I строил здесь баржи. Здесь родились Хренников и Пришвин...
Самое большое впечатление Алеши от музея - плакат с изображением трех профильных изображений Ельца: в прошлом - торчат множество разнообразных маковок и теремов, в настоящем - среди разнообразной застройки доминируют силуэты десятка оставшихся церквей, и в будущем - среди плоских современных домов, вытянутых почти в горизонтальную линию, высится сохраненным один Воскресенский собор. Наглядное изображение того, как планируют уничтожение своеобразия одного из древнейших городов России!... Меня же порадовало, что именно Алеша нашел и оценил этот плакат.
В Ельце нас застала гроза. Только Витя с детьми залез в широкую быструю, но очень мелкую Сосну, как шквалистый ветер принес дождь. Помчались назад и перетащили вещи из-под грибка в крытую беседку, по крыша была сo щелями, а открытую часть Витя закрыл пленкой с 3-х сторон. Грохотало и сверкало вовсю, и Витя утверждает, что своей голой спиной почувствовал даже проскальзывание в землю электричества.
Дождь еще не стих, как Алеша полез в воду, а как только гроза ушла, побежали в воду и остальные. То-то радости было! А потом оказалось, что купание в р.Сосне сейчас запрещено. Причину запрета не сказали, хорошо, что мы ничего не знали про этот запрет.
На последний автобус в Задонск мы не успели. Зато проходящий на Воронеж неожиданно взял, "пожалел туристов за трешницу".
Погода запасмурнела, и в Задонске смотреть нам ничего не хотелось. Поужинали вкусным рассольником и спустились под пробившееся вечернее солнце к Дону ставить палатку.
Неожиданно вечер (пока дети ходили за хворостом и купались) я провела в обществе двух девиц легкого поведения и их дружка, уговаривающих спаиваемого ими парня разориться на двадцатку - все недвусмысленно и матерно, что звучало здесь просто по-деловому. Но денег у того не нашлось, тогда они его бросили и ушли (может, обчистив перед тем его карманы - по тому, как они уговаривали его отдать хотя бы всю наличную мелочь, такое вполне могло быть). Только к ночи парень этот очнулся и подался в город.
Мы же после их ухода покупались и сладко уснули.
Одна из девиц вела переговоры и с нами, предлагая познакомиться и даже вместе выпить, их любезность выросла, когда узнали, что мы из "самой Москвы". Впрочем, они тут же отрекомендовались ленинградками, застрявшими временно в этом никчемном городишке. Сторож пляжа, правда, рекомендовал нам их совсем иными словами: родители поют-кормят оболтусов, а те работать не желают... и милиции с ними сладу нет... эх, с родителей начинать надо... "золотая молодежь". Сам он просил нас не купаться после 8-ми вечера, чтоб не было утопленников в его дежурстве на пляже. Сам он быстро ушел, а мы остались на час с лишним слушателями изощренного и циничного торга с матом. Палатка была уже поставлена, и уйти было некуда от этих кустов. Все это время Лиля отгоняла детей и познавала "жизнь советских шлюх" - никакой театр такого не покажет!
8 июня. "Утром нам не нужно было особенно спешить, раз музей открывается в 10. Но он так и не открылся - служителей его направили на прополку свеклы.
Сам монастырь Тихона Задонского занят частично больницей, частично сушильным заводом. Местные бабушки продолжают вспоминать про чудеса, творимые Тихоном и его мощами. Революционное разоблачение, когда открывали подделку его мощей, они описывают как ловкую подделку святого. Тихон, конечно, вознесся на небо, а своим надругателям оставил только грязные тряпки... По-прежнему на его "именины" стекается много народа, хотя монастырь закрыт давно, городской собор сделан музеем недавно, а в скиту чудодейственный источник святой воды постоянно замуровывают. Все равно ездят.
У стены монастырского собора - могила Муравьева-Карского, о котором я знаю, что он удачно завоевал у турок Карс, который после Крымской войны был обменен на... Севастополь. Сам собор новый, да еще в неважном состоянии, как-то не тянуло его рассматривать, и мы уехали на север.
По дороге на Липецк надеялись увидеть Бутырки - родовое село Буниных, а также "Галочью гору" - часть воронежского заповедника вокруг скал на Дону. В Бутырках мы, кроме церкви, не увидели никаких следов бунинских времен ( сам-то он ,конечно, нашел бы), а Галочья гора оказалась просто невысоким скально-песчаным обрывом на другом берегу Дона напротив громадного песчаного пляжа... Рядом - ограда заповедного леса и луга с какими-то реликтовыми растениями.
День выдался прохладный, и пляж пустовал. Мы все равно влезли в воду (я - ненадолго, а дети - "побесились"), сварили обед и вернулись пешком (около 4 км) к автомобильной трассе. Длинная дорога была скрашена словесной игрой "рыба, птица, зверь", в которую азартнее всех играла Маша.
Едва выползли из полей и лесополос на шоссе, как подкатил липецкий автобус "Икарус", и уже через 45 минут мы покупаем липецкое мороженое. Все вокзалы рядом, поэтому, сбросив рюкзаки, налегке, едем в центр. Правда, в музеи не успеваем (редко, когда они работают до 7-ми, в основном - до 5-6 часов). Впрочем, особой жалости нет. В городе их два: дом-музей Плеханова - одноэтажный деревянный дом с флигелями в хорошем состоянии, и краеведческий музей в бывшем городском соборе на центральной площади рядом с властями... Оставшийся вечер мы просто и беззаботно гуляли по городу, старому городищу, а потом и его центральному парку. Прошлись по очищенной от старых и ветхих домов улице по высокому берегу р.Воронеж - в поисках старинного дома, стоящего на месте дома, в котором жили предки Пушкина, и церкви 17-го века, ровесницы города. Нашли их лишь на обратном пути. Церковь стояла на Подгорной улице, прижавшись к склону, и сверху ее трудно было разглядеть среди деревьев, а к "дому предков Пушкина" мы не дошли сначала всего один дом (на этой улице сохранилось всего три старинных дома). Но никакой досады эти блуждания у нас не вызвали. Было даже любопытно увидеть Подгорную - старую рабочую улицу Липецка из малюсеньких домов, крытых порой соломой...
Контраст между парадной верхней улицей и нижней, тянущейся рядом, но в береговой тени, в Липецкe - огромен. Наверху - огромные современные дома и даже относительная роскошь, внизу - жалкая убогость и забытость. Липецк всегда, со дня основания, был рабочим городом, притом восточно-рабочим, где, с одной стороны, рабочих держали всегда в черном теле, чтобы те не могли при самодержавии подняться и защищать свои права, а, с другой стороны, рабочие и не были заинтересованы в благоустройстве своей земли, своего дома, потому жили всегда кое-как, деньги вкладывая чаще не в красивый дом на века, а в водку.
Потом мы ходили и искали в запутаннейшем лабиринте старых улиц городища, высоко стоящим над Липовкой, маленькой речкой, ныне просто остановившейся в городском пруду - Комсомольском озере. По его периметру забавно разместились дворы... Наконец, ноги принесли нас в городской парк, где даже "взрослая Маша" согласилась прокатиться - подняться на "чертовом колесе" и заливаться смехом в "комнате смеха". Нам с Витей входить туда было не надо - громкого смеха детей и нам вполне хватало для веселья. В памяти калейдоскоп разных липецких впечатлений - масса дружинниц, зарабатывающих себе отгулы, тополи в два обхвата на аллее, треугольная железная пирамида - памятник Петру I еще от прошлого века, минеральная вода, бьющая фонтанчиком прямо в парке - детям не понравилась; диетическая столовая, где перед закрытием нас накормили только рожками и чаем и... почти непрерывная игра детей в "бал".
Уехали из Липецка ночью все тем же самим поездом Рига-Воронеж.В поисках темного, но чистого места для палатки недалеко от вокзала, остановились на водокачке - вокруг нее огорожено и росли кусты, дети отключились быстро, а я лишь подремывала от духоты, которая к трем часам ночи прорвалась-таки сильнейшим дождем. Витя укрывал палатку пленками, но одну не нашли, и в результате Машин спальник подмок. Потом он собрал свой рюкзак и ушел на вокзал за билетами. Через час с небольшим деловито без споров поднялись и дети и, укрытые клеенками, перешли длинный мост.
Но поезд опоздал на полтора часа, пришлось терпеливо ждать. Пока с развешенной палатки и тента стекала вода, я попыталась почитать детям из своих записей о Воронеже, что там смотреть. Это мое чтение, однако, прервала странная пожилая женщина, почти кричавшая, что Петра I упоминать незачем, т.к. у нас уже давно Советская власть и царей нет. Особенно ее раздражали уловленные слова про соборы и монастыри. Конечно, слушать ее сейчас было смешно, но ведь было время, когда такие-то и делали погоду, рушили все вокруг... Видно, я ей не понравилась с первого взгляда, захотелось задраться, и она начала: "Зачем надела мужские штаны? Чему учишь детей? Советская власть давно..." И чувствуется - отсюда один шаг до доноса...
Никто ей не возражал: ни мы, ни дети, ни окружающие, все чувствовали психическую неуравновешенность этого бывшего человека. Было и мерзко, и жалко, и страшно - не за обвинения в свой адрес - такой бред сегодня невозможно принять всерьез, а за возможность такого человеческого падения. Ведь была, возможно, истовой комсомолкой, по-женски фанатичной - и вот такое теперь пугало. Как будто явилась перед нами живая аллегорическая картина с надписью "Куда заводит ненависть".
Но я незаметно перешла к описанию следующего дня. Безбожно опаздываю с дневником и пишу эти строки уже в наш третий приезд в Ростов, пока бедняга Витя мучается с покупкой билетов на Кавказ. Можно уже сейчас купить на ростовский поезд, но он поздно приезжает в Прохладный, и потому он пытается попасть на проходящий поезд. А мы сидим на комфортабельном ростовском вокзале пока в неопределенности и духоте... Ну, ладно, вернемся в воронежский поезд.
9 июня. Запоздавший поезд нагнал ушедший из Липецка дождь, и в Воронеж мы въехали под сильным дождем. Чуть подавленные этим, сдаем вещи в камеру хранения, берем с собой клеенки, куртки и свитера, и спешим по лужам в художественный музей. Ходим там так долго, что дождь кончается насовсем. Взамен свитеров и курток нам понадобились купальники, а их-то и не взяли. День получился душным, но пока мы добрались до Воронежского моря после осмотра города, начало хмуреть. Покупались хорошо, но при возвращении в город налетел такой ветрище с дождем, который я давно уже не испытывала. Прямо шторм.
Но нам было пора уже ехать дальше на юг, потому что у закрытого краеведческого музея увидели плакат-приглашение на выставку древностей Дивногорья. Эта выставка тоже была закрыта, но адрес самого Дивногорья мы списали, и так получили себе экскурсионный объект на завтра, последний день с Машей, а ехать ей в Ростов из-за одного дня дорого, да и ни к чему. Жаль лишаться нам Маши, с нею нашим детям лучше, да и Аня подтягивается, как жаль, что Анюта, да и Галя не любят походной жизни! Аня изводит нас своим нежеланием ходить, смотреть что-либо. Кажется, что ее ничего не беспокоит, кроме собственного тела, ног, еды. Витя уверяет, что в такой форме она самоутверждается. Может, он лучше ее понимает. Тема в 13 лет в походе с нами по Украине был тоже тяжелым спутником...
Но что же мы увидели в Воронеже?
Прежде всего, богатую картинную галерею, служители которой гордятся тем, что им из Ленинграда привезли сейчас Шишкина, и потому цену за билеты подняли до рубля. Витя идти за рубли отказался, тогда ему продали за 30 копеек, с тем, что Шишкина он не увидит. Но, конечно, потом нечаянно он и в зал с Шишкиным вошел (вывески не было, только восторженная смотрительница) и очень вежливо все смотрел... Есть в музее и греческий, и египетский залы с копиями, и даже с подлинниками. Запомнился "Влюбленный кентавр".
В новом зале - выставка современного, кажется, московского художника, фамилию которого я не запомнила. Маша его уже профессионально определила: "Больше декоратор", а работ много с 30-х годов по наше время - вполне заслуживает уважения. На галерее - еще одна выставка. "Художники - селу". Много неплохих, впечатляющих работ, они были б хороши в сельских клубах.
В городе мы смотрели на очередной памятник Петру, на близлежащие церкви (их тут довольно много по набережной, но они, конечно, поздние, грандиозные). В центре много старых зданий, и потому выглядит он уютно, хотя магазины - пустоваты. В скверах - хорошие памятники Кольцову и Никитину. Музей Никитину был закрыт на ремонт, но мы побывали на их могилах.
Из-за духоты, правда, смотрели неактивно, многое пропустили даже из записанного у меня, ну да общее впечатление осталось - ладно уж.
Вечерний местный поезд увез нас в Георгиу-Деж, бывшую станцию Лиски. В 12 часов ночи встали на стоянку у Дона. Заснувшие в поезде дети с трудом доплелись до стоянки, Витя с трудом нашел и вырубил две палки для палатки. Но дождь так и не собрался - мы испугали его своим тентом.
10 июня. Утром мы умывались в Доне, который оказался совсем рядом - и большим, широким, с пароходами. Вернулись на вокзал. Узнали, что до Дивногорья нас могут доставить только редкие электрички.
У платформы "Дивногорье" санаторий, как говорят здесь,- "под Малыми Дивами". На плакате мы прочли:"Территория Дивногорья была заселена в VII-IX веках хазарами. Пограничное укрепление хазар, маяцкое городище (отсюда - маяцкая культура). Первые русские жители - киевские монахи, которые в 1640 году основали пещерный Дивногорский Успенский монастырь, позже - еще монастырь (скит) на горе Шатрище (точнее, в горе - церковь, а кельи под горой). Дивы - это меловые скалы, останцы и глыбы... Название установилось в XIV веке, после того, как московский митрополит Пимен, ездивший в Константинополь по Дону, впервые описал эти места"...
Мы увидели только два пещерных монастыря на Больших Дивах и на Малых Дивах. До Шатрища не дошли, хотя почти пообещали Вите, что обратно будем идти пешком аж до Георгиу-Дежа, т.к. обратная электричка только в 4 часа.
Но... сперва долго искали Большие Дивы и осматривали их, потом долго возвращались к Малым, потом долго шли и обедали-купались, а после обеда идти далеко не хотелось, да и время уже приблизилось к 4-м часам, до станции у Шатрища уже не успеть. Правда, электричка опоздала больше, чем на час, затертая на этой широтной ветке товарняками. Ну и ладно.
На соседней с Дивногорьем станции женщины говорят на диалекте, близком к говору моей бабушки. Они сказали, что в селе за Доном живут "москали", а в селе рядом - третий говор... Вот ведь какая разноязычная сторона! Как в приграничье, здесь и казаки имели свои станицы, и просто россияне.
В пещерных монастырях росписей мы не видели, но залы большие. Это, конечно, не Гегард, только необходимые резы...
Вернувшись в Георгиу-Деж, я сразу купила Маше билет на Москву, а нам Витя купил чуть позже, дождавшись проходящего. Так что не посадили Машу на поезд, как обещали Лиде, а уехали чуть раньше, экономя завтрашнее световое время. В последний момент для Маши нашлась женщина-попутчица, и мы сразу же поручили Машу ей, хотя, конечно же, она уже сама такая самостоятельная. На прощанье доели Машину сгущенку. Маше было чуть грустно с нами расставаться, нам тоже, значит, нам вместе эти дни было хорошо.
11 июня. По плану мы должны были вылезти в г.Шахта, чтобы оттуда отправиться в Белую Калитву и на Сев.Донец, в места, где, по преданию, произошла битва Игоря с половцами, описанная в "Слове о полку Игореве". Но из-за того, что мы затратили день на Дивногорье, решили в Белую Калитву не ездить, а доехать сразу до Новочеркасска. Для этого нужно было Шахту "проспать", что мы благополучно и проделали, благо, проводник был новичок, интеллигентен и робко смущался, что нас во время не разбудил.
В Новочеркасске нас ждал музей донского казачества. Но прежде мы побродили по городу, увидели его громадный, державный собор византийского стиля, еще один византийский собор, церковь над рынком, двое триумфальных ворот, памятник Ермаку...
В музее любопытно было читать, как казаки под царя просились. Сначала ногайский хан Юсуф жаловался Ивану IV, что "казаки в 3-4 местах города поделали, с Азова оброк снимают и воду из Дона пить не дают". А им Иван IV и отвечает: "Наших казаков на Дону нет никого, а живут на Дону из наших государств беглые люди". Царю Михаилу Федоровичу казаки писали: "Православный царь-государь, пожалуй нас, холопов своих... нас тысяча восемьсот восемьдесят восемь человек"... И царь принял их в служилые и жалованье им положил.
Забавная фраза экскурсовода при объяснении, почему казаки пошли на Азов в 1641 году: "Турки мешали казакам заниматься рыболовством". Но через минуту эта же экскурсовод подвела свою группу к громадной картине, изображающей возвращение казаков с "уловом" - т.е. награбленным в Турции и Крыму добром, вроде дорогих тканей и одежды. И - не смутилась нисколько... В 1637 году казаки писали царю из захваченного Азова: "Азов-Город мы, холопы твои, взяли, ни одного человека азовского на степь и на море не пустили"...
Но были и бунтари из казаков: Булавин, Разин, Пугачев. Ермак вначале тоже "разбойничал". Наконец, одна их самих ярких страниц донской истории - казачий атаман Матвей Платов, основатель Новочеркасска, участник войн Суворова и Кутузова. При преследовании отступающих французов объявил, что выдаст замуж свою дочь-красавицу с приданым в 50 тысяч за того, кто доставит ему Наполеона живого или мертвого.
В 1805 году по царскому указу столицу казаков перенесли из затопляемого Новочеркасска-городка на гору над донским притоком Аксай. Прежняя же столица стала станицей Старочеркасской. Говорят, что с колоколен нового города видно колокольню старого, но добраться сейчас туда сложно, окольным путем, сперва электричкой до устья Аксая, а потом по Дону - "Ракетой".
Раньше Платову стоял памятник в городе, но потом его убрали, как памятник царскому генералу. Зато в музее ему уделено много внимания. Есть его скульптура, портреты, вещами его полон зал. Здесь же карета, сделанная для Екатерины, но так она на Дон и не приехала. Вместе с другими героями 1812 года - Орловым, Ефимовым, Денисовым, Баклановым, Платов похоронен в усыпальнице Вознесенского кафедрального собора. Рядом - баклановский памятник (в виде стилизованного сфинкса), перевезенный с Новодевичьего кладбища Петербурга. А по другую сторону собора - памятник, установленный в честь трехсотлетия войска Донского 1570-1870 гг. Правда, поставлен он в 1904 году. На нем надпись: "Россия, история, церковь гласят Ермаку вечную память". Карамзин. И мне бы поддержать Карамзина - да что-то не хочется.
Что еще про Новочеркасск. Понятное дело, его проезжал Пушкин (где он только не был) и есть почтовая станция (Витя специально ее разыскивал). Жили художники Греков и Крылов (у них даже дома-музеи, но мы не пошли) и академик Дубровский (В музее много его очень выдержанных картин). Да, в музее упоминали стихотворение Пушкина "Дон"(1829г.) - не забыть его найти для диафильма.
Конечно, мы не забыли и горсоветовскую площадь, свидетельницу известных событий 1963 года, обратили внимание и на большое количество военных в городе - наверное, в наследство от старого казачьего духа (а может, от старых казарм?). Сам же город, действительно, на горе, в жару продувается ветерком, чист, невелик, зелен, приятен. Становится исторической реликвией...
В Старочеркасскую мы приехали в начале четвертого. Прошлись по ее заповедным центральным улицам. Мимо дома Бyлавина, мимо старой школы, мимо симпатичной пятиглавой церкви Петра и Павла. Рядом с атаманским дворцом устроен музей донского войска, во многом повторяющий новoчеркасский музей, но мы с Алешей все равно с удовольствием и не спеша походили по его залам. Подробней рассказывается про Булавина, Разина, Пугачева. Новые для нас имена героев 1812 года - казаков Карпова, братьев Иловайских.
И, наконец, сам девятиглавый войсковой Воскресенский собор с его семиярусным иконостасом в основном помещении и пятиярусными в двух приделах. Здесь молился незадолго до смерти Александр I. Реставрированные варварским способом иконы, когда сжигались все слои, кроме нужного, оценить искусствоведчески мне не под силу. Отметила только иное расположение чинов - но какое это имеет значение?
В 5 часов музеи закрывались, и тогда же должна была вернуться на Аксай "Ракета". Поэтому мы помчались на пристань. Аня - впереди, так ей хотелось скорее в Ростов, а оттуда к морю... - Что ж, успели. За левую трешку (билеты откровенно не дают) матрос снова нас взял на судно, но уже не до Аксая, а прямо до Ростова. Значит, сэкономили. Поэтому в Ростове, сразу на набережной, мы купили по мороженому и пошли смотреть первые ростовские памятники. За странной группой: "Степан Разин и его дружина" в духе Коненкова (что хорошо в дереве, выглядит безобразием в бетоне), памятник Горькому, на той стороне реки - Григорию и Аксинии. С набережной поднялись в ростовский центр, прошлись по фешенебельной ул.Энгельса, по бульварам, ул.Пушкина, и после хлебного магазина (кафе переполнены) спустились к вокзалу. Электричек на Таганрог много, и мы доехали до него, поставили палатку на берегу моря, на Северном пляже, рядом с детским...
12 июня. Таганрог. Спали, пока солнце не припекло так, что захотелось в воду. Море очень мелкое, но детям нравится. День опять выдался душным, и мы с трудом ушли с пляжа смотреть таганрогские достопримечательности. Посетили краеведческий музей, дом-музей Чехова, посмотрели на очередного Петра I, на две прибрежные лестницы (по старой спустились к морю, по новой - поднялись с порта). Но вот до литературного музея дойти поленились, а уже вечером в обратной электричке я услышала восторженный отзыв именно об этом музее и пожалела... Но ведь и сил у нас мало...
Вечером, возвращаясь в Ростов, сделали остановку в археологическом заповеднике Танаис. Этот греческий город известен здесь со второго века до нашей эры. Но смотреть его было тяжело. Истомленные душной жарой, дети так крепко заснули в электричке, что не хотели выходить, а потом никак не могли себя раскачать. Мне тоже не больно-то хотелось, но для Вити с его планом не имели значения ни наша пассивность, ни то, что следующая электричка будет лишь через 2,5 часа, и что музей уже закрыт. Он, действительно, хотел увидеть греческие остатки на донской, азовской земле. И увидел. Открыты раскопки дворов и улиц, рвы и стены. Отдельно - до нашей эры и более поздних эпох. Конечно, в основном, видны подвалы довольно грубой каменной кладки. Тесаных правильных блоков античного или римского типа я почти не видела. В более древней части видны улицы. Около музея - хижина местных первожителей. Витя с удовольствием посидел в ней на глиняной скамье... А вдоль музейной аллеи расставлены половецкие "бабы", очень разные, но с неизменно плоскими лицами. А у начала аллеи - макет каменный двух башен городских...
Дети все же проснулись и немного походили с нами, но окончательно ожили, только окунувшись в Дон.
В Ростове мы не захотели ждать час до азовской электрички, и потому в Азов уехали автобусом, уже в ночь и начинающийся дождь. На обычные расспросы попутчиков, где в Азове лучше поставить палатку, получили однозначные советы и даже двух поочередных провожающих. Один от автобуса через площадь привел к лестнице в придонский парк. Второй же уже внизу привел нас прямо к навесу на пляже, где мы и поставили палатку, побаиваясь повторения дождя. Ночь была глухая, провожатый наш не сразу ушел, все вздыхал рядом о своей неудавшейся жизни (Алеше чудилось в нем что-то нехорошее, а Аня все боялась змей, потому что в Танаисе увидела змееныша), но усталость все же взяла свое, и мы уснули.
13 июня. Утром последнего дня на донской земле было так сладко купаться в Дону. Свежее солнечное утро. Но нас ждали достопримечательности Азова, ждали музей и крепость.
Музей расположен в здании бывшем городской Думы - с красивыми полами, с залами, украшенными вышивкой, картинами, мебелью. Впрочем, музейная экспозиция тоже хороша. Для Алеши главной достопримечательностью стал полный скелет предка мамонта - огромного слона - в быстрой ходьбе (раза в полтора больше наших слонов).
А вот что я записала там про историю: X-III век до н.э. здесь жили киммерийцы, скифы, савроматы, меаты. Их жизнь не была примитивна. 40 веков назад, оказывается, уже умели делать трепанацию черепа или изменять форму головы ребенку, предназначенному стать вождем. Основные богини - Кибела и Деметра-плодородия... Здесь жили тюркоязычные племена. Военная демократия. V-VI вв. - союз Утигур и Кутигур, в середине VI века - аварский каганат, в VII в. - Великая Болгария, потом - Черная Болгария, в междуречье Волги и Дона надолго утвердился хазарский каганат до разгрома Святославом. В XIII веке здесь были половцы, они-то и основали Азов, как ставку хана. Потом они были разбиты и рассеяны монголами, но в таком рассеянном виде составили большую часть населения Золотой Орды... Азов основан в 1067 г. половецким ханом Азупом. Убили его русские в числе 20-ти в 1103 году. По монгольски Азуп произносился Азак, а потом стал Азов. Хотя при монголах на развалинах половецкого Азова утвердилась итальянская колония Тана на великом торговом пути из Зап.Европы в Персию и Дальний Восток ... В 1333 году венецианцы окружают свой квартал валами; в 1369-м начинают строить замок в Тане, а разгром Тамерланом в 1397 году заставил их начать строительство крепости. В 1410-1432 все шли погромы, и как защита - строительство крепости, законченное в 1428 году. Так появилась знаменитая Азовская крепость.
Подробней о половцах. Своими прародителями они считали волка. То, что мы называем "каменная баба", на деле есть "ваал" - умерший предок. Интересен стих Низами Ганджеви, имевшего жену-половчанку:
И приходят кипчаков сюда племена,
И перед идолом гнется кипчака спина.
Пеший путник придет или явится конный,
Покоряет любого кумир их исконный.
Всадник медлит пред ним, и коня придержав,
Он стрелу, наклонясь, вонзает меж трав.
Знает каждый пастух, прогоняющий стадо,
Что оставить овцу перед идолом надо...
Филиал музея - пороховой погреб крепости - мы увидели подробное описание казачьих деяний. Одно из них - взятие Азова. Диарама... Походы казаков назывались "походами за зипунами", но, понятно, что это были просто грабительские набеги, даже жен привозили. И все это считалось в те времена - в порядке вещей. И девушки удальцов любили, невеста вышивала жениху рубаху, порой - так искусно... Казаки носили красные шаровары с синей полосой (красный - цвет вольности, синий - цвет Дона). Царь потом приказал поменять цвета.
93-дневное "азовское сидение" 50 тысяч казаков под турецкой осадой. Экскурсовод рассказала: на 93-й день казаки единогласно решили умереть, дав бой, и надели белые рубахи, но утром турки оставили свой лагерь из-за наступавшей осени и внутренних бунтов, рубахи остались незапятнанными кровью. Но потом царь отказался принять завоеванный казаками Азов, и последним пришлось уйти из него.
Потом Азов понадобился 23-летнему Петру, и он начал воевать его. Первая осада была неудачна. От крепости была протянута по Дону цепь, связанная с крепостным колоколом и обстрелом крепостными пушками. А свои проходили с моря беспрепятственно, шли подкрепления. В общем, Петр отошел от крепости строить свой флот. Второй раз он явился под азовские стены со 75-тысячной армией, из которой 12 тысяч - запорожцев и 5 тысяч донских казаков. Эта уйма народа построила громадный земляной вал выше крепостных стен и оттуда вела по городу изнурительный прицельный огонь. Конечно, Азов пал.
Потом начались казачьи бунты. После самоубийства Булавина было казнено ни мало, как 70 тысяч казаков!
Про некрасовцев, ушедших в Турцию и сберегших там свой язык и культуру: браки на турчанках карались смертью, поднятая на родителей рука отсекалась, при необходимости сход мог посечь и атамана, и тот, вставая, благодарил братцев за науку, жена могла жаловаться на мужа обществу, и того ждала кара. Общество же могло дать развод женщине.
Из Азова мы все же решились ехать на Кавказ. Сначала показалось удобней уезжать с узловой станции Батайск под Ростовым. Уехать оттуда не пришлось, но купили книги для дорожного чтения... (Из дорожных разговоров: вон в том селении жили немцы, а началась война - их всех в Сибирь! И нет жалости в голосе, просто констатация факта... Говорит колоритный общительный старик, чувствующий себя и в очереди, и в автобусе, как дома, как хозяин - наверное, не может реализовать себя иначе, живет без хозяйки, неполной семьей).
А в Ростове Витя выдержал тяжелую очередь за дешевые билеты, а мы, подремывая, дожидались поезда. Вагон был набит, но три верхних боковых полки нашлись нам, а Витя залез под потолок, на третью.
(Описание событий 14-19 июня - поездки на Кавказ, перехода через перевал Бечо и знакомства со Сванетией и мигрелами, а также текст диафильма "Сванетия" перенесены в том 8 "Кавказ") .
20 июня.Почти весь день ехали до Ростова (до 17.30), где была пересадка на бакинский поезд до Украины, до ст.Городище, чтобы оттуда автобусом доехать до Шевченково. Мы так долго едем, что я подогнала свои записи, зашила основные дырки, сделала денежные расчеты (точно не получается, т.к. не вела записи продовольственных расходов). От 500 рублей осталось всего 152 рубля. Дорогая вышла поездка. За детей везде теперь взрослые билеты, да и крюк кавказский сам по себе дорог (120 рублей только дорожные расходы).
Как тут не вспомнить проводника в сухумском поезде: "Нy, что вы за люди: постель не берете, чай не берете?" - "Бедные мы" - говорю ему. "У нас бедных и голодных нет,- парирует он,- есть только ленивые". И уходит. Витя смеется и утверждает, что проводник не так примитивен, как кажется, он прекрасно понимает, что мы можем заплатить за постель и чай в красивых подстаканниках, что у нас просто другие ценности, не его. А его ценностями мы как бы пренебрегаем. И это его оскорбляет: что мы за люди, почему не вступаем в гонку за красивой престижной жизнью?
Что ж, проводник прав - жалея деньги на постель, мы не жалеем их на желаемые поездки, чтобы больше увидеть и лучше прочувствовать.
Cкоро наша станция. Стоянка - минута, и потому надо мобилизоваться. Вот и кончается наше летнее путешествие с детьми. Ну, пошли...
21-25 июняВo второй половине пятницы 21 июня мы приехали к нашим дорогим Красовитовым и пробыли у них до утра среды - нарушив свои планы выехать через день, но зато помогли им начать стройку "повитки", т.е. коровье-свино-куриного дома. Свинарник пришел в полную негодность, так что в этом году они и поросенка не завели, а коровник до сих пор держится лишь беспрерывными стараниями Нины и потому, чтоб не рухнул, его надо заменить общим кирпичным строением, на хорошем фундаменте. Но вот беда - большие трудности с материалами. За эти три дня Нина трижды уезжала, но удалось привезти лишь цемент (и то - слава Богу!), а камня - нет. Так что мы использовали весь камень, что до того был на дворе, не везде до уровня земли, а полноценный фундамент под кирпич еще предстоит докладывать. Витя еще обтесал бревна на квадрат под потолочные матицы. Работал, практически не отдыхая, и уехали мы, когда из-за отсутствия камня работа стала. И все равно, ему было не по себе уезжать, оставляя начатую стройку без рабочих рук - ведь все Красовитовы, кроме Оли, уже старенькие и обессиленные, а мужики в селе сейчас работать не любят, нанять их можно только за очень большие деньги. А где их взять?
Мы уехали, оставив в Шевченково детей на месяц - до их дня рождения, который будет отмечаться в Москве, на даче. Дети нашли применение своим силам: пасти вместе с Марусей корову и бычка, причем Алеша на велосипеде привозил скошенную Марусей попутно траву. Погода была переменной - духота под солнцем заменялась ливнями... Конечно, кормили нас, как на убой, все первосортное, свежее. Мне - так просто не в пользу, видно, сала переела, сейчас маюсь животом - до сих пор от всякой еды меня подташнивает. И у Алеши была та же история с непривычки. Как-то он сейчас там?
Принимали нас сердечно, как только Красовитовы могут. Кажется, что годы их не берут, все такие энергичные - но сами они-то замечают, что годы - свое берут и сил у них становится меньше... Конечно, вечерами, уже в темноте - наговаривались и нарассказывались - и все равно мало. Boт попыталась я записать за Ниной ее рассказ о своей жизни. Она - ровесник Октября, и досталось ей в полной мере от него. Вот что я запомнила:
"Когда они с Женей ходили в 4-й класс, учитель стал выгонять их с уроков:"Выйди из класса, поповская морда!". Так он "боролся с религией" и завоевывал себе авторитет безбожника. На деле, отец Иван Михайлович был учителем, хотя закончил семинарию и успел побывать дьяконом, но еще не был рукоположен в священники.
Дети с плачем шли домой, но на другой день снова шли в школу. Их опять изгоняли. В пятом классе учитель сменился. Он разрешал им ходить в школу. Так она закончила семилетку на "хорошо" и стала поступать в медицинский техникум. Подруга Наталка не дала недостающий учебник. И все же Нина поступила. Однако через несколько месяцев пришло письмо, что ее отец - духовное лицо, и из техникума исключили. По просьбе (жалобе?) отца в техникум ее вернули, но без общежития. Последовало повторное письмо-донос, и исключили окончательно. Подруга, рано умирая, сама ей призналась в этих письмах.
А тогда было возвращение со слезами домой. Добросовестная работа на ремонте в агротехническом техникуме, потому была замечена заведующим и получила разрешение сдать экзамены. Все было сдано хорошо, кроме истории. Принята. Здесь тоже было письмо, но техникум все же закончила. Однако доброхоты говорили: работать ей не дадут. В феврале 1938 года забрали отца - безвозвратно, но диплом все же получила. Поехала на работу по распределению. Подружка ее (другая) приехала на месяц раньше, получила лучший участок. Нине досталось три разрозненных участка. Однако через год и сюда пришло письмо-донос про отца, за которым последовало увольнение. Но директор МТС уже хорошо относился к ней и добился восстановления.
Вот эпизод из воспоминаний о студенческой месячной практике перед последним курсом техникума. Жила она у женщины, державшей корову и не жалевшей молока и хлеба для Нины. Впервые она отъелась, округлилась, косы стали толстыми. На работе старалась и была замечена. Была у нее наставница в районе, дававшая своевременные советы. Так она посоветовала Нине, когда какая-то тля съела урожай, подать заявление об уходе, потому что всю вину свалят на нее. Она подала - и вернулась домой.
Попыталась устроиться учительницей. Проработала несколько месяцев до решения райкома, обязавшего ее работать по специальности. И опять пошла в агрономы у себя дома.
Потом война. Трагедия, связанная с Женей. Ее мобилизация на работы. Ранение Юры. Когда пришла весть, что Юрин госпиталь близко, мама снарядила Нину туда. Недельный пеший переход туда-обратно. А за это время ее вызвали на расчистку дороги. И за невыход во время судили, как саботажницу. Причем бригадир заставил ее отработать день, а вечером велел зайти в правление, где ее и забрали. Действительная же причина ареста - желание вывести семью Красовитовых из их дома, который они купили еще до войны у неких Марченко, которые теперь захотели получить проданный дом обратно. Бригадир был их родственником, в послесталинские времена он каялся в этом прегрешении. А тогда Нине дали срок 8 лет! Отсидела она 6 лет и 4 месяца. Была в Сороках, на Урале, в Кемерово... Как выжила?
Закалка жизни в голоде - помогла. В тюрьме в Сороках готовила еду милиционерам. Там заболела тифом, лежала пластом 12 суток, грозили отрезать косы. После тифа послали рвать виноград, потом поливать помидорное поле, с 3-х утра, а еду привозили раз в трое суток...
А потом было возвращение домой, голодной и ослабевшей, пешком из Городища. Встреча с выросшей и неузнанной Олей (А Оля ее признала и сразу бросилась домой, чтобы сообщить радость). После этого работа в леспромхозе рабочей до самой пенсии. Только на воскресенье (а потом - субботу-воскресенье - она могла приходить домой к маме, сестрам, к Юре с его незаживающей раной.
Сейчас ей уже 68 лет, а все же нельзя назвать ее старой, а ее большую в тяжких лишениях и трудах жизнь - несчастливой. Ведь несчастья не озлобили ее, а годы не унесли красоты.
А исток этому чуду - родительский дом, где с рождения ее окружали любовь и взаимная забота, да честная неустанная работа - они и дали прочную основу ее равновесного и мудрого отношения к жизни.
26 июняДети остались, а нас автобусные колеса покатили не к Москве сразу, а сначала на восток - осматривать по пути западные области русского Черноземного центра. А по пути - поглазеть на не виденную прежде Полтаву. Сперва доехали до шикарного нового автовокзала в Черкассах, где пересели на полтавский (вернее, харьковский) автобус. Полуторачасовая остановка в Кременчуге под очередным дождем, и мы высаживаемся в Полтаве под вечер, на 12-м часу дороги. Светлого времени на осмотр города Полтавской битвы и жизни Короленко осталось мало, потому торопились. Сначала поехали на поле Полтавской битвы, разрезанное дорогами и лесополосами на редкие памятники, восстановленный земляной редут и музей, рядом с церковью-памятником, а главное, великолепным памятником на братской могиле, поставленном в прошлом веке "иждивением тайного советника Иосифа Степановича Судиенко, оставившего денежный капитал для увековечивания великого события спасительной полтавской битвы. Всего было погребено здесь 1345 человек, из них рядовых - 1293. Да, это не масштабы ХХ века. У музея стоит памятник Петру. Он в позе читающего свою знаменитую речь перед битвой, где уверяет, что своей жизнью он не дорожит, а лишь обеспокоен их жизнью и будущим. И просил солдат верить только правде и Богу.
Есть на поле еще два необычных памятника: шведам от шведов и шведам от русских, до первого мы не добрались - очень далеко, а второму вот поудивлялись: это ж какое непривычное нам благородство: ставить памятник врагам, даже побежденным!
На закате солнца вернулись в город и прошлись по нему, небольшому, но уютному и чистому, сходящемуся к старинной городской церкви у усадьбы Котляревского на высоком берегу реки Воркслы. В городе мы прошли мимо дома-усадьбы Короленко, на котором с до сих пор живоет медная табличка с его фамилией, потом сидели у его могилы в парке. Барельеф на камне, мне кажется, запечатлел момент создания одного из гневных писем Луначарскому. Потом прошли мимо памятника коменданту Полтавской крепости при Петре. Выполнен он в виде стелы с медным львом. Морда льва повернута на 90о. Хвост у него благородно свисает, и вместе с зубами отполирован до блеска детскими играющими руками.
Потом подошли к краеведческому музею, и ахнули, до чего у него хорош фасад: отделан керамикой, витыми колонками, гербами уездов. Может, здесь городская Дума была? Неужели это здание сразу под музей строили? Напротив стоит явно новый памятник Шевченко с привычными на советской Украине словами - "и вражою злою кровью волю окропите" - кажется, почти единственное, что хотели взять у него.
Прогулку по вечерней Полтаве мы заканчивали по тихому, освобожденному для пешеходов концу ул. Октябрьской, заканчивающейся колокольней-часовней, конечно, тоже связанной с Петром. Дескать, построили ее для него, чтобы он молился. А за нею ротонда на высоком берегу Воркслы, откуда Петр смотрел, как переправляются через реку войска, а сейчас - раскрывается отличный вид на заречную Полтавую В действительности же, это холм, на котором стояла старая Полтава, рядом - дом-музей ее управителя позапрошлого века и первого украинского классика Котляревского, автора украинской "Энеиды".
В полутьме Витя закончил свои безнадежные съемки, и мы пошли вниз, через реку на вокзал. Остаться в Полтаве на другой день, чтобы посмотреть ее музеи, мы не имели права, т.к. она не входила в русское Черноземье, намеченное к осмотру в это лето, т.е. не входила в Витин "план". Это может показаться смешным, но мы ведь и вправду привыкли подчиняться "плану".
А, в конце концов, что плохого в подчинении "плану", если этот план - свой? Мне особенно жалко было пропускать не только музеи Полтавы, ее короленковские и бунинские места, как проехать мимо гоголевских мест на Полтавщине - и Миргорода, и Диканьки, и местa рождения, проехать мимо памяти этого великого русского писателя, украинца по рождению, неотъемлемо связанного, конечно, все с тем же Черноземьем. - Курская и Полтавская губернии - соседи. И все же это Украина, а время в это лето отпущено нам именно на Россию от Брянска до Пензы и Арзамаса. Конечно, IIолтавщина для осмотра и темы русской культуры прошлого века, может, много значительней, чем какая-то там Мордовия на востоке, но вот, не знаю, как объяснить, но уверен, что упрямое и даже безрассудное следование намеченному ранее плану как-то помогает не расслабляться и достичь главного.
Правда, не уверен, что это "мобилизующее свойство напряженных планов" (выражаясь привычным советским языком) помогло нам на этот paз. Уж очень необычная и большая задача ставилась.Да нет, только скромно высказывалось пожелание - увидеть места рождения и жизни творцов русской литературы прошлого века... и потому лучше понять их.
27 июня"Сонные, в три часа ночи мы вошли в громадный харьковский вокзал, где в душном зале ожидания нам не нашлось места до первой электрички на Белгород в 5 часов, а билетов на проходящий поезд тоже не было. Витя, побродив вокруг, предложил идти спать в малюсенький сквер у вокзала. Найдя у дерева темное местечко, бросили на землю палатку и заснули на часок, через который нас поднял проходящий мимо патруль... нет бы пройти мимо! Ну, да ладно, уже серело утро, и наша электричка уже открыла гостеприимные двери. Оставшиеся сны досматривали за два часа хода до Белгорода.
Белгород - столица первой из русских западно-черноземных областей. Но о нем мы почти ничего не знали и ничего особенного не ждали. Да еще погода... Утро было туманным, дождь или моросил, или просто висел в воздухе серой влажностью. Но делать нечего - надо смотреть, начинать выполнять план.
Доезжаем до центра, где завтракаем, потом я пытаюсь дозвониться в Москву к старшим детям - вновь безуспешно. Потом, покинув новенькую центральную площадь, идем к собору-краеведческому музею, чтобы убедиться - не работает. При нас собирались его сотрудники, оснащались в подсобке вилами и усаживались в автобус с лаконичной надписью: "Сенокос". И смотрели на это грустно мы и древние половецкие бабы. Собор позднего времени, сильно изукрашен, но смотреть его было трудно из-за величины, деревьев, застроек рядом, а главное, из-за кислого настроения.
Прошлись еще по нескольким улицам, порадовались их благоустройству, и уехали на автовокзал. В Белгородской области мы были намерены увидеть лишь несколько сел по рекомендациям желтой книги из серии "Дорога к прекрасному". В Головчине засняли под дождем странный круглый дом позапрошлого века - не церковь, а вроде хорового зала (сейчас здесь склад, и никто не знает его прежнего предназначения). В Хотмыше - сохранились валы над рекой и церковь, а Борисовка, где когда-то была главная усадьба Шереметьева, жили крепостные талантливые люди (усадьбу спалили еще в 1905 году, а монастырь добили в 20-е годы), сейчас стала райцентром с небольшим, но очень гостеприимным музеем.
До Борисовки и Головчина ехали автобусом, а вот до Хотмыша долго шли сосновым лесом, но на само городище не поднялись, а лишь посмотрели на него снизу, со строящегося моста, и вернулись назад - торопились успеть к двухчасовому поезду на Суджу. Но не успели - он простучал мимо нас. И было мне немного обидно, что такую хорошую дорогу, в соснах и дубравах, мы пробежали туда и обратно; вместо того, чтобы ее посмаковать. Все спешим... А Хотмышское городище и вправду выглядит малодоступным. Но у него - все в прошлом. Сейчас здесь, как нам сказали - захудалый колхоз (в "лаптях ходят"). О Хотмыше нам немного рассказал в Борисовском музее его уроженец, срисовывавший карту старого города. Он намеревается добиться открытия музея в Хотмыше, чему мы, конечно, не можем не сочувствовать. Вот мои записи об этом древнейшем городке белгородской земли:
1432г. - первое упоминание о Хотмышле в "Списке городов", владений литовского князя Свидригайла. В 1506г. Хотмышл поминается в ярлыке крымского хана Мангли-Гирея. В это время город является волостью Путивльского повета Литовского княжества. В 1500-х годах этот край присоединен к Московскому государству. В 1640г. на старом городище строится новый город как крепость Белгородской оборонной засечной черты. Во время войны Хмельницкого через Хотмышль поддерживались отношения с Москвой. До 1838г. считался уездным городом Белгородской губернии, владением Белгородского митрополита. Но постепенно захудал - вплоть до нынешнего оскудения. Его имена менялись в веках - "Хотмысл-Хотмышл-Хотмышск-Хотмыжск"...
В Борисовке после обеда хмара разошлась, выглянуло солнышко; мы искупались в речке и немного расслабились, ожили, подняли настроение.
Поезд оказался медленным, и до Суджи мы добрались в 12-м часу ночи. От станции до города надо было пройти через широкую пойму реки. Не доходя до города, в этой пойме, при луне мы поставили свою палатку, соблазнившись надписью у дороги "зона отдыха". Но никакой зоны отдыха мы не нашли, а ночевали в каких-то кустах на краю поля под страшным гудением проводов.
28 июняДень был хорошим, солнечным. В Суджу мы не въехали, а вошли, предварительно умывшись в ее речке.Городок небольшой, но с двумя книжными магазинами. У входа в городской парк -старинный бюст М.Щепкину, великому артисту прошлого века, уроженцу Суджи. Кроме действующей церкви и торговых рядов, здесь Витю ожидал хороший книжный улов, и, пока он получал удовольствие в книжном магазине, я с удовольствием посидела в центре, где шла бойкая лотошная торговля, как будто на ярмарку глазела. Из впечатлений утра - разговор с интеллигентной, очень скромно одетой женщиной у ремонтируемой церкви (учительница?) С трудом удалось в столовой попить чаю, отказавшись от кофе (чай был, но его не давали почти принципиально). Тонюсенькие девочки, перерастающие в бесформенных рыхлых мам...
Из Суджи автобусом уехали прямо в Курск, короче, чем мы предполагали - не через Льгов. В Курске автовокзал выстроен далеко за городом, в центр надо ехать с пересадками. Вторая курская нелепость - электрозавод в старых зданиях старого города, в самом центре, как в Кремле, а в соседнем кафедральном соборе устроен кинотеатр, и лишь где-то рядом примостили музей (правда, хороший). Все это у меня сразу вызвало нерасположенность к городу на Сейме, которую оказалось очень трудно подавить. Ухудшила мое настроение еще и нелепая случайность - дыра на штанах, начало которой было положено еще на снежниках перевала, а тут просто лопнула от ветхости ткань, а рюкзаки наши остались в музее. Сколько так ходила, не знаю, когда заметила, кое-как скрепила булавкой, но пока не вернулись в музей и не переоделась, ходить было беспокойно, не по себе.
В музее целый зальчик посвящен "Слову о полку Игореве". Ведь вместе с Игорем на Калке бились Всеволод из Курска, Владимир из Путивля, Святослав из Рыльска. Следствием неудачи этого похода стало ответное нашествие половцев на русские земли, оставшиеся без мужчин: "И бысть скорбь и туга люта, якоже николи же не бывало во всем Посеймьи". Эти же города в свое время восстали против Годунова и предались самозванцу.
В экспозиции есть немного икон. Одну из них мы долго рассматривали (правда, может, это не икона, а картина на религиозную тему). На ней Ной благословляет всех, Сим молится за всех, Яфет печется за всех, Хам трудится за всех и общее резюме: "все званья благословенны Богом, одно другому необходимо нужно". Витя смеялся: вот чисто дворянское понимание "равенства всех" - лишь в Боге...
Еще очень милый был Христос в темнице (деревянная скульптура), искренне горюющий. Запомнился Бог Саваоф в середине облака и мозаичный Александр Невский.
В зале почитаемых земляков увидели Дейнеку, Свиридова, Е.Носова, Асеева.
Недолго мы пробыли в Курске, но увидели его старые здания, прошлись по центральным улицам - Ленина, Горького, Гайдара, Пионеров, проехали по длинной ул.Красной Армии из деревянных и каменных старых домов, видели старый и новый центр, смелый по форме театр и несколько старых церквей. Среди них - сильно перестроенную церковь XVII в. - но ее было тяжело смотреть, так обезличил ее бетон.
Из Курска, минуя нечаянно Льгов, т.к. автобус был последним и в Льгов просто не завернул, мы едем на ночевку в село Ивановское, знаменитое тем, что было резиденцией гетмана Ивана Степановича Мазепы, а в 3 км от развалин мазепиных хором санаторий в Mapьине - усадьбе князей Барятинских. От автобусной остановки к дворцу Барятинских идет прекрасная парковая аллея на 2 км - как стрела. Не доходя до дворца, на обочине этой аллеи, перед полем ржи мы и заночевали...
29 июняУтро начали с посещения санатория и осмотра дворца, уверенные, что хотя экскурсий нам не дождаться, но уж снаружи все осмотрим, как в Несвиже под Минском. Однако длинная аллея кончилась могучей круговой (высокой и красивой) решеткой. Строгий страж в центральные ворота пустить нас отказался категорически, сказав, что "экскурсий у нас не бывает". Учитывая восторженность туристских описаний Марьино - это странно. Витя психанул, демонстративно оставил наши рюкзаки у ног стража, и мы пошли искать вход сбоку. Пришлось просто перелазить через боковые ворота.
Кроме величественного высокого дворца (одного из самых великолепных, которые мы видели), среди вековых деревьев настроены еще современные корпуса (жить в которых, наверное, удобнее), связанные с пищеблоками крытыми переходами. В полной сохранности содержатся огромные пруды с островами, беседками, старинными мостами и парковыми скульптурами. Очень много роз и вообще - комфорта. Чувствуется, что у санатория - богатый хозяин, имеющий средства даже на розы и строгую охрану. Может, это власти города Курчатова, который мы проезжали под Курском, где живут люди с атомной электростанции?
Мы старались вести себя естественно, но все же фотосъемки и туристский наш вид привлекали внимание. Нашелся добровольный "следователь", который стал ходить за нами и, наконец, поинтересовался, "не заблудились ли мы?" Мы ответили, что, нет, но стало совсем неуютно в этом ухоженном парке непрошенными гостями. К тому же все вроде посмотрели, и потому прямо через первый этаж дворца, оглядываясь и "торопясь, не спеша", мы подошли к центральному входу и нагло вышли мимо оторопевшего стража к своим рюкзакам. По центральной аллее уходили от не предназначенного для нас места...
Уже в Москве от М.Я. я узнал, что санаторий этот принадлежит ЦК, весьма ценится, и потому, естественно, так содержится и охраняется. Два эпизода из советской истории санатория. В 30-х годах здесь бывал Калинин и вел специальную беседу с местными властями, чтобы они, разоряя старые церкви, не смели трогать здания князя Барятинского, потому что хоть тот и был крепостником, как все, но "много добра сделал". Другой эпизод схож с легендой: в войну немцы поставили Марьино под особую охрану, предназначая его для отдыха Паулюса, а когда стали отступать, то уже наши проявили о нем особую заботу, высадив при наступлении здесь особый десант, чтобы предотвратить разрушение санатория...
По-разному можно относиться к этим эпизодам - и отрицательно, с насмешкой над корыстной заботой властей о своем доме, и положительно, как пример того, как "красота сама себя спасает". Что ж - и здесь свет и тень тесно связаны. Все естественно, даже то, что именно мы в Марьино оказались в тени. А все равно не хочется соглашаться с такой недоступностью Марьино. Не должно так быть...
Дойдя до Ивановского, посмотрели две палаты Мазепы, от которых только первый этаж, занятый складом да закрытым колхозным музеем. Узнать в этом складе гетманские палаты можно только по необычной тонкой прорисовке наличников. Третий дом палат - совсем разрушен и зарос бурьяном. Грустно...
Нa автостанции автобус на Рыльск подошел неожиданно быстро - на 20 минут раньше расписания. Водитель распустил до установленного времени пассажиров, а потом неожиданно тронул автобус раньше, не дождавшись одного пассажира. На протесты соседей отсутствующего парня - что и вещи его вот остались, водитель остановил автобус, еще минут пять выждал, но потом все же поехал без всяких объяснений. Мы тоже были в каком-то ошеломлении от этой непонятной ситуации, тем более, что пришли позже.
Рыльск, куда спешил наш водитель, со стороны выглядит сказочно: три церковные вертикали в самом городе и монастырь под городом с красивой колокольней и тремя небольшими церквями. Рыльские власти даже именуют свой город заповедником, (наверное, в подражание Суздалю), что все же преувеличено, но позволяет им, наверное, получать дополнительные средства на реставрацию. Церковным властям здесь, как и везде, отдана только одна церковь, об остальных же должны заботиться "светские власти".
"Русский Колумб" Шелихов родом из Рыльска, ему поставлен памятник, на котором он представлен не рыльским купецким сыном, а молодцеватым молодым офицером - любо-дорого смотреть. Подстать молодым летчикам из расположенного по соседству училища. Обежав три городские церкви и сам центр, мы спустились к Сейму, но к монастырю не пошли, т.к. надо было далеко обходить присеймское болото, а время наше было ограничено автобусным расписанием, уж больно длинный разрыв был между ближайшим автобусом и последним. К тому же монастырь хорошо смотрелся с берега, вряд ли я увидела вблизи что-то особенное, а у Вити для съемок есть телевик. Церкви здесь, в основном, 18-го века, восьмерик на четверике, колокольни больше разнятся; отличаются и формой ярусов, и числом их, и шпилями.
Город сам себя содержит в порядке, подновляется, строит невысокие, симпатичные дома в центре. Ну, а почему он именует себя заповедником, не узнали - в музее-то не были...
И опять автобусная тряска. А за окном побежала Брянщина, где нам предстоит посетить много городов (прямо по очередной желтой книжке...)
Так окончилось наше краткое знакомство с Курско-Белгородской землей, особой частью Русского Черноземья. Но вот, отбирая самую характерную особенность этой земли, объединяющую ее людьми определенного характера, а, значит, судьбы - я не могу найти ничего более важного, чем пограничность, особую близость к Украине, а вернее, даже промежуточность между Украиной, Великороссией и Крымом. Это бывшее Дикое поле, заселенное довольно поздно, и потому не имеющее давних традиций и корней культуры. Это особенно относится к Белгородской области, которая и сейчас гораздо больше тяготеет к украинскому Харькову, чем к России (а до войны, прямо входила в Украину). Правда, Слободская Украина и Донбасс были заселены много позже, преимущественно хохлами - уже сложившимся народом устойчивой культуры и обычаев. А Донбасс - вообще дитя нового времени. В XIX же веке это были совсем молодые земли, которые осваивались только великими господами, вроде Мазеп, Шереметьевых, Барятинских и иных меценатов искусства. Крепостные театры и оркестры - вот их вклад в русскую культуру. Того же слоя дворянства, которое бы накрепко осело на этой земле и успело бы породить в числе своих детей великих писателей и революционеров, наверное, просто не было, не успело народиться... Потому, в отличие от более северной Орловщины, мы здесь не встречались с памятью о русских классиках... Только старый купеческий Рыльск, древняя вотчина князей Рыльских и родина последнего русского землепроходца Шелехова, стоит на Курщине особняком, но стоит ведь на границе с Брянщиной, и потому его судьбу легче объяснить судьбой западнорусской брянской земли.
Первая остановка - в Севске, небольшом районном городке. Он был сильно разрушен во время войны, и пока восстановил только две колокольни и одну церковь, не считая действующей. Лил дождь, но мы осмотрели все, что можно, включая хорошо сохранившееся городище-крепость. Были и в музее, но было нам там очень неуютно. Такой он маленький, нескладненький, и смотрительница как-то уж очень упорно за нами смотрела, что хотелось скорей уйти с ее глаз. Так что я ничего и не запомнила, кроме разве больших портретов земляков, да макета старого грозного Севска, защищенного высокими валами и водой.
Мы походили по этим валам, подивились их мощи и сохранности, подосадовали у заброшенных церквей, а я еще послушала церковное пение, многоголосое, очень благозвучное (Витя, как всегда, не решился, и продолжал бегать под дождем со своим фотоаппаратом).
Еще в Севске запомнилась славная, по-белорусски якающая женщина, маленькая, довольная жизнью, проводившая нас короткой дорогой к церкви. Люблю смотреть на счастливых людей, наверное, потому, что от них не ждешь озлобленности-зла.
Под вечер поехали дальше. Но дорога на Трубчевск оказалась для нас лихой. Прямой дороги в этот соседний райцентр не оказалось (хоть и показана на карте), и мы отъехали от Севска лишь 7 км до поворота проселка на Суземы, от которого и была показана дорога на Трубчевск. Морально приготовились к долгому, может, пешему пути на этот вечер. Из Севска ехали на брянском автобусе ''Икарус". Обычно нам достаются последние места, а тут нам предложили сесть ближе к выходу, на первые места. Удивительное ощущение почти полета испытываешь, глядя в огромное переднее стекло автобуса, несшего нас стремительно и мягко по стратегическому шоссе Москва-Брянск-Киев.
Но 7 км кончились, и мы выходим на боковую грунтовую уже дорогу. Люди, сошедшие с нами, ничего не ожидая, бодро пошагали по ней, а Витя стал поправлять шнуровку своего рюкзака. Пока он возился, на наш проселок свернула машина, чуть помедлила, и неожиданно остановилась. Пожарные (потом мы разобрались - подвыпившие) поинтересовались: "Куда вам, ребята?" А, узнав, весело пригласили ехать вместе. Рюкзаки запихали в один из отсеков со шлангами, а нас поместили меж собой на второй скамейке, т.е. в составе команды. Они возвращались домой с областных соревнований пожарников, где заняли третье место, везли призы и свое хорошее настроение. Мы охотно впали в него и, весело болтая, домчали до Суземов. Причем, когда один из них сказал, что в 9 часов должен отправиться поезд (?) до Трубчевска, то водитель дал такой темп - как на пожар, что мы выскочили на станцию за минуту до отправления. Нам быстро вытащили рюкзаки, помогли надеть, мы побежали к поезду, но... дорогу преградил входивший на станцию пассажирский. Пока мы пережидали минутную остановку, переживая, не ушел бы наш неожиданный поезд, нас догнал один их распрощавшихся уже пожарников и застенчиво напомнил: "Да, чуть не забыли... про пятерочку..." - "Какую пятерочку?" - "Ну, мы же подвезли, хорошо подвезли..." - "Да, хорошо" - начинаем понимать и мы - "Но о деньгах мы не договаривались..." Кончилось тем, что я вытащила два, а Витя рубль. С тем и расстались - не по автобусному и не по таксишному... Потом мы еще не раз вспоминали свою поездку с бравыми пожарниками в деталях, и этот разговор, и вокруг него. Хорошие они все же люди, и помогли искренне - но почему бы и не взять "пятерочку", тем более что и остановили машину около нас, уже имея целью дополнительную бутылку...
Поезд нас подождал. Странно, но он шел напрямик в Трубчевск, вернее, до реки Десны перед ним, а состоял всего из одного вагона и тепловозной секции. Быстро бежал он по одноколейке среди сплошных брянских лесов, и через два часа прибежал к своей конечной цели.
Меня эта неожиданная, не обозначенная в 4-х-километровой карте Брянской области дорога, просто изумила - почему не обозначена? Может, совсем недавно проложена? - спрашиваю проводницу... "Да что Вы?" - отвечает она - "Я уже двадцать пять лет работаю, а дорога была всегда -и до войны, и до революции... И всегда местный поезд здесь ходил".
Значит, недавняя карта, на которой взамен старой железной дороги изображена проселочная дорога - просто врет. Зачем? Неужели осознанно, по какой-то секретности? -Но разве можно скрыть целую действующую дорогу? Разве не абсурд? - И остается себе ответить: ничего особенного, очередной обыкновенный абсурд...
От станции мы шли по благоустроенному шоссе с городскими фонарями, перешли мост через широкую Десну и заночевали на ее берегу. Заснули без костра, поздно было.
30 июняУтром, съев яичницу (еще с перевала Бечо - спасибо нашим неизвестным альпинистам-благодетелям) и запив сливками (спасибо им же), мы прошли оставшиеся километры и вошли пешком в Трубчевск - родовое гнездо князей Трубецких... И я вспоминала здесь не декабриста Трубецкого, а наших современников - знакомых мне четырех братьев Трубецких, отец которых составлял родословную своего княжеского рода (мама у них из Голицыных, а бабушка - из Шереметьевых. Мало того, один из братьев в жену взял Голицыну - девушку с тонюсенькой талией...) Так что живы у нас еще и древние дворянские роды, и гордость их потомков...
Оставив в трубчевском книжном магазине десятку и полюбовавшись тщательно выполненной экспозицией местного музея, с многочисленными экспонатами из многолетних раскопок (город гордится своей древностью), мы не спеша (под дождем) пересекли город. Увидели в нем не менее двух техникумов, один из них - политехнический, так что мы не удивлялись, когда в соседнем Погаре кондуктор автобуса приглашал пассажиров на автобус, отправляющийся в "город науки - Трубчевск"... Увидели мы и его церкви. Действующий храм, расположен рядом с автовокзалом. Кончилась обедня, и мы оказались в одной автобусной очереди с женщинами, певшими на клиросе. С одной из них, одинокой женщиной, разговорились. Вся ее радость - воскресная служба, на которую она приезжает из пригородного села Клевани неподалеку от городища древнего Трубчевска. Мы поехали туда, чтобы взглянуть на это городище над Десной и соседний бывший монастырь. Но наш автобус запоздал и тем сократил время нашего пребывания в этом селе. Мы успели только издали взглянуть на городище над рекой, но для Витиного фотоаппарата этого приближения было достаточно.
Дальнейший наш путь на следующий райцентр Погар получился не совсем автобусный, т.к. по заказу какого-то парня рядом с нами остановилась попутка, ну, и мы тоже полезли в ее открытый кузов. Он уже был забит людьми с кошелками и ведрами. Труженики Погара сидели прямо на сене, прижимая к себе собранную за воскресенье лесную чернику. Для нас сена не было, и потому из нас в конце кузова "вытрясало душу". Впрочем, думаю, сено тоже не очень-то спасает от тряски. Ничего, зато все видно, вместе с людьми и... бесплатно.
В Погаре мы долго не задержались. Полюбовались его подновленной и действующей церковью. Она стройная, со своеобразными наличниками окон. В ее ограде стоит еще и вторая церковка - небольшая, с деревянным барабаном главки. А городок сам небольшой, и кроме этих двух церквей ничем в нашем желтом путеводителе не отмечен.
Заглянув в продуктовый за хлебом и сластями, мы решили уезжать. Но на автостанции узнали, что автобусы на Стародуб в этом году уже не ходят, отменены -плохая дорога. Попасть в него нам предлагали кружным путем, почти через Брянск... Но мы поступили, как "ненормальные герои" - двинулись напрямик, надеясь на случай и попутные машины.
Автобусом доехали до Гринева, с церковью, построенной по проекту Кваренги. А дальше - или пешком, или...
О том, как мы едва не пропустили Гринево, хотя и остановились в нем, стоит рассказать. Наш изначальный с Лилей спор - сколько и чего смотреть, продолжался, конечно, и на Брянщине. В Трубчевске было решено, что в Стародуб нам ехать все же по пути, раз мне так уж надо попасть в старообрядческие Клинцы (на Клинцах или Новозыбкове я настаивал особенно нетерпимо, как на личном чудачестве) ...Но вот препона - на Стародуб нет из Погара автобуса, и мы едем до ближайшего какого-то Гринева, через который должен бы ходить автобус, да вот не ходит.
Нас высаживают в центре малолюдной деревни (воскресный вечер) рядом с правлением колхоза. Напротив - запустелая церковь с ржавой и проваленной кровлей. Местные женщины отвечают, что машин по стародубской дороге ходит мало, и сегодня уж рассчитывать нечего, только утром - или идти на ближнюю ж.д.станцию, поздним вечером уезжать - но с пересадкой, неизвестно когда... Садимся на рюкзаках у церкви, и, пока я перезаряжаю пленку фотоаппарата, пытаемся решить, идем ли мы на станцию ночевать по поездам и вокзалам, или начинаем пеший путь в надежде на попутку, но - возможно, придется топать все 22 км самим (так, кстати, и оказалось). Второй выход мне кажется труднее, но красивее и романтичней, потому я, безусловно, за него. Ли устало говорит: "Как хочешь..." - "А не устанешь?" - пожимает горько плечами... - "Нет? - Ну, так тому и быть... Идем, вот только церковь щелкну..."
В поисках ракурса обхожу церковь кругом и замечаю, что стоящее за ней здание большой школы с колоннами имеет приделы с колоннами - и вообще похоже на старый, чуть перестроенный сегодня дворец. На всякий случай снимаю и его. Возвращаюсь к рюкзакам, но Лиля тоже куда-то отошла. В ожидании ее от скуки читаю желтую книжку про Брянщину в разделе Стародуба и неожиданно натыкаюсь в ней на название Гринева -сначала владения какого-то казачьего полковника, а потом екатерининского вельможи (кажется, Безбородько). Он-то и строил здесь по проектам Кваренги дворец и церковь... Дожидаюсь Лилю, показываю ей свое открытие в книжке, и все же - заинтересовываю... Теперь мы смотрим эти здания более внимательно, как будто новыми глазами... Посмотрели, обошли, и молча - пошли.
Да, такого у нас еще не было - чтобы, имея на руках путеводитель, случайно приехать к "объекту" и едва не пропустить его! Трудно представит себе более яркое проявление нашего сгустившегося равнодушия в этой запланированной поездке.
А с другой стороны: что же делать? Неужели поддаваться наступающей старости? Неужели отъездились, и пора умирать? Ведь все же еще и до 50-ти далеко...
И мы пошли пешком, хотя рюкзак Витин весил 33 кг (в Погаре на станции были весы). Неожиданно идти оказалось хорошо. Хорошая прямая, хоть и грунтовая дорога - по безлюдным полям и без единой промежуточной деревни на ней (видно, поэтому и не нужен оказался автобус на Стародуб. Под вечер солнце не было жарким, свежий ветер с полей, прекрасные виды и... согласный ход двоих. Когда, через 2,5 часа, встретилась, наконец, речка, мы согласно остановились и поставили палатку. На старом кострище разожгли костер и наслаждались тишиной и походным уютом. Наконец-то у нас был настоящий спокойный походный вечер, который воспринимался, почти как счастье.
1 июляУтро выдалось солнечным, как будто по заказу, для продолжения нашего пешего пути. С пригорков открывались дали дальние с полосами брянских лесов. Хорошо шагалось в это утро, и мы даже не жалели, что нас никто не подвез.
В Стародуб вошли пешком, и первой увидели действующую церковь - обычный "восьмерик на четверике". На одном уголке четверика - главка, повторяющая основную главу - очень милая асимметрия. Главная достопримечательность - городской собор с казачьих времен на площади в центре. Стародуб в свое время был одним из полковых казачьих центров Украины. Да это и по собору видно - украинский трехглавый тип. Приятно смотреть на этого величавого старикана - "вот он, свидетель величавый - и бурных дней, и бранной славы, и горестных моих утрат".
Есть в городе на одном из взгорков и поздний классический Никольский собор - с портиками и колоннами с трех сторон. В нем своя строгая красота.
И опять автобус. Теперь нас везут в Новозыбково. Автобуса на Клинцы надо было ждать еще три часа, а на Новозыбково отправлялся сразу - ну, мы и махнули, хотя это еще западней, чем надеялся Витя. Он счастлив, что расписание так потрафило его надеждам. Ну, а для меня основное, что Новозыбково тоже находится на железной дороге к Брянску. Но мы, и вправду - не прогадали.
Кроме старообрядческой посетили и конкурирующую с ней православную действующую церковь, где даже удалось переговорить нечаянно с батюшкой, наблюдающим за ремонтной работой в соборе - улыбчивым и очень разговорчивым, наверное, нашего возраста... "И-и... милые Вы мои... да кто ж это может все понять да рассудить. Ну и пусть пока не признают, не принимают, время придет... И Савл был самым усердным гонителем христиан, а время пришло, и Господь открыл ему... нет, нет, не загадывайте, придет вера, при-и-дет... а стараться, конечно, надо, смотреть, все видеть... это хорошо, что вы ездите, смотрите, очень хорошо..." И я спросила: "А какие отношения у Вас со старообрядцами? Не спорите, не ссоритесь? " - "Нет, зачем же нам спорить, нечистого тешить... Богу всякая вера угодна, каждый по-своему Бога славит... А отношений у нас никаких, скорей хозяйственные, по-соседски. То я к нему прихожу, прошу: "Займите, батюшка, леса", то ко мне приходят: "Займите, батюшка, лестницу..." - Славно-то как!
А вот разговора со старообрядческим батюшкой (беглопоповцы или "древняя, староотеческая истинно-православная церковь") не получилось, не видели. Хорошо еще, что дали нам посмотреть на их деревянную красавицу-церковь, впустили на церковный двор, неожиданно обустроенный и обихоженный цветами и грядками - ни клочка праздной земли... Едва вошли, как наперерез нам вышел небольшой монах в черной рясе, наверное, дьячок: "Что хотите? " - "Посмотреть Вашу церковь?" - "Смотрите" - и быстро, недружелюбно обвел меня вокруг здания, потом тут же пошел за Витей, отставшим со своими фоторакурсами, и не успокоился, пока мы не убрались. И все молча. И мы искренне пожелали ему, чтоб было меньше посетителей и беспокойства. Если б не считалась эта церковь памятником архитектуры, если б его власть - не пустил бы нас и на порог.
Есть еще одна старообрядческая церковь в Новозыбкове - большая деревянная, но в традициях каменных классических церквей,правда, она не действует, занята каким-то складом и стоит в неуходе - но интересна мощью здешнего старообрядчества. Именно такую церковь мы хотели увидеть в Клинцах, но узнали, что она недавно, по халатности электросварщика - сгорела. Так что мы рады, что судьба нас привела прежде всего в Новозыбков, современную столицу беглопоповцев... Витя потом припомнил, что, кажется, здесь находится резиденция старообрядческого митрополита, имеющего титул "Новозыбковский"...
Сo времен Никона старообрядцы бежали, не только на север и в Сибирь, но и на западную границу, переходя иной раз в пределы Речи Посполитой, а иной раз оседая в приграничных лесах, вне досягаемости и тех, и иных властей. Так возник и Новозыбков чуть западнее приграничного военного Стародуба. Чтобы привлечь их на свою сторону в отношениях с Польшей, русское правительство раньше всего пошло на признания прав на веру новозыбковских раскольников, а уж они-то за то и старались. Люди самостоятельной, значит, твердой веры, не могли не быть трудолюбивыми и зажиточными, крепкими домами и большими делами и оборотами. И сегодня Новозыбков, и, особенно, Клинцы - крупнейшие города Брянской области (помимо самого Брянска, конечно).
К моему удивлению, частых электричек на Брянск из Новозыбкова нет, и нам пришлось ехать автобусами. Первой остановкой были Клинцы, по виду - настоящий современный город. Его старообрядческий храм не так давно сгорел, и потому в церковь они превратили бывшую молельню, поставили на ней маленькие главки. У этого здания мы хорошо поговорили с прихожанкой, славной женщиной пенсионного возраста. Она провела какой-то бух.расчет и дожидалась сторожа, такого же добровольца, как и она. Говорит, что прихожан осталось мало - рассеиваются по стране, а к вере отцов молодежь приходит поздно, вот как она сама. Однако небольшая община живет дружно, в состоянии самообслуживания и самообороны. Как приятны нам мудрая веротерпимость - и этой женщины, старообрядки, и православного священника. Может, это знамение времени? - Дай-то Бог!
Центральные улицы в Клинцах многоэтажные жилые, меж фабричных корпусов, много старых, довоенных зданий, мало разрушено в войну, а может, просто мало средств на поголовную городскую перестройку - и слава Богу!
Православная церковь в Клинцах устроилась в бывшей каплице - небольшом, но очень красивом здании в древнерусско-новгородском стиле. Не заглядеться на нее, в окружении многоэтажных домов, невозможно.
Следующей остановкой на нашем пути в Брянск, уже совсем под вечер, стал Почеп, резиденция знаменитого графа Разумовского. Дворца его уж нет, зато осталась красивая барочно-классическая церковь. Она, и вправду, красива, высока, стройна и изысканно украшена, как главная драгоценность всего этого небольшого районного городка, но смотреть ее и вообще пребывать в Почепе мне было трудно - четвертый город за день - это чрезмерно. А Витя еще поминал, что по плану нужно попасть в этот день в Красный Рог. Сам Почеп однообразен и далеко стоит от магистрального шоссе.
Так что, вернувшись к нему, мы обнаружили, что опоздали на последний автобус. Попутки не останавливались. На ожидание их нас настраивал подвыпивший шофер, деревня которого в 4 км дальше по тракту. После выпивки его тянуло на разговоры. Но он вполне складно нам рассказывал о своих впечатлениях посещения музея А.К.Толстого в Красном Роге. И сетовал, что люди сейчас хоть образованней - но темнее стали (в смысле никчемнее, неумелей, глупее). Раньше-то вон какие вещи красивые и вечные делать могли, а сейчас что?
Прождав час, поставили палатку почти у обочины дороги, недалеко от станции.
2 июля Дождь нас разбудил в 5 часов, а поскольку первый автобус мог придти в 5.40, то мы не стали ждать, пока тент намокнет, а быстро свернулись и пошли под прикрытие остановки.
Чуть запозднившись, пришел автобус, кассир же совсем запоздала, и мы поехали до Красного Рога бесплатно.
Деревня с кладбищенской церковью и могилами Толстых недалеко от дороги, а вот к бывшей усадьбе, где сейчас пансионат, надо идти около двух км. Самого толстовского дома уже давно нет, но и на охотничьем доме, где сейчас расположен мемориальный музей, вывешена табличка "Санитарный день". Может, он был вчера, а может, длится неделями. Ждать, на всякий случай, 10 часов, не стали. Посмотрели только в глаза Алексея Константиновича (я его таким не знала), почитали надписи, в пансионатской беседке перекусили хлебом с водичкой, да и пошли восвояси на автобус в Брянск.
Под сереньким дождем, в благоговейной утренней тишине, стояли мы на кладбище перед могилами Толстых. Думая о них, невозможно избавиться от сопоставления с супружеской парой других, главных Толстых. Два графа Толстых, оба - выдающиеся писательские таланты, почти соседи-помещики, у обоих - преданные замечательные жены, обе - Софьи Андреевны... И в то же время - сколь они различны, и сколь различны их судьбы. Насколько жизнь брянских Толстых - гармоничней, спокойней, чем у тульских, с их страстями-трагедиями на всю Россию. А тут уважение и любовь до гроба и за ним, не вымученный, а истинный, абсолютно уверенный в себе аристократизм. Естественное уважение ото всех - от монарха и его близких - до последнего мужика... При всем своем славянофильстве, любви к русской истории и народу, брянские Толстые жили как истинные английские аристократы, а вот мятущиеся и совсем не русофильские тульские Толстые оказались более русскими и понятными нам... Но при всем том, постигая главенствующий русский тип, не будем забывать, что, кроме Ясной Поляны, в русской культуре существовали и владельцы Красного Рога. Нет одного типа, много разных истоков и начал и в русском народе, и в русской культуре
От Красного Рога до Брянска недалеко. Мы хотели сразу уехать в Овстуг, именье Тютчева, но ближайший автобус был только через три часа, и мы отправились в старый Брянск и его музей.
Музей оказался размещенным в новом здании, Витя всунул туда только нос, и сразу же категорически отказался идти, за ним повернула и я, увидев, что уже в третьем зальце выглядывают революционные плакаты (а в первом - природа)... Музейные деньги мы истратили на второе томатное(!) мороженое и "навострили лыжи " (на мне Витины красовки 45-го размера) в сторону ближайшей церкви. Перед музеем была действующая старообрядческая церковь, дальше - недействующая, но тоже - старообрядческая, поздняя. Еще раз я подивилась распространенности старообрядчества в Брянской области, на русском Западе. Витя снова зудит, что это - свидетельство близости старообрядчества к Западу и капитализму, несмотря на всю свою внешнюю древность, а может - именно благодаря этому. Но старообрядчество здесь особое, церковное, прежде нами не виденное (на севере - беспоповские раскольники). Недействующую церковь сейчас занял Дом техники, и это для меня как символ двойной отсталости - и технической, и еще больше - духовной.
Брянск весь - как бы на холмах, хребтах, тянущихся к Десне, на одном из них - вся старая часть города, как на горной стрелке. Самый первый его храм - Рождественский собор XVII века, и девочки рисуют его, пытаясь запечатлеть дух древности. Хотя, если верить историкам, то Брянску уже 1000 лет, а значит, он втрое старше своего самого старого собора. Неподалеку в честь 1000-летия Брянска сооружается стела над городом.
Дальше корпуса старых домов, похожих на присутственные места, под горкой еще один прекрасный стройный храм, ныне - планетарий - главная вертикаль старого города.
Центральная часть Брянска пересекается глубокими зелеными оврагами, на дне и склонах которых, наверное, еще долго будут ютиться частные домики, контрастируя с верхними стеклобетонными или кирпичными громадами. Широкая лестница спускается с нагорной части к улице, называемой Набережной, застроенной домами начала этого века.
Главная древняя достопримечательность города - Свенский монастырь на его окраине, за телецентром. Пока он, понятно, используется не по назначению, но наполовину уже отреставрирован. Прекрасный вид открывается от монастыря на придеснийские дали. И даже серый дождь, почти не прекращавшийся весь день и усилившийся к вечеру, не помешал нам ощутить прелесть этих мест.
В этот день мы все же съездили в Овстуг. Усадьба Ф.И.Тютчева, как и в Красном Роге, не сохранилась. Но есть дом, в котором одна из дочерей поэта организовала когда-то народную школу с помощью отца и дяди. Сейчас здесь музей. Почти нет вещей, связанных с Тютчевым, но очень хорошо подобрана литературная часть. Много людей высказывалось о Тютчеве, поэте-философе:
Жуковский: "Тютчев человек необыкновенно гениальный и простодушный. Он мне по сердцу".
Добролюбов: "Тютчеву доступны... и знойная страстность, и суровая энергия, и глубокая дума, возбуждаемая не одними стихийными явлениями, но вопросами нравственными, интересами общественной жизни."
Достоевский называл Тютчева первым поэтом-философом...
Тургенев: "Ум его, бесспорно, проник во все глубины современных вопросов истории".
Аксаков:" В какой восторг пришел Пушкин, когда в первый раз увидел собрание рукописных его стихов. Он носился с ними целую неделю".
А вот несколько тютчевских (почвеннических) высказываний:
" Над этой бедною толпою / Непробужденного народа
Взойдешь ли ты когда, свобода? / Блеснет ли луч твой
золотой?"
"Жизнь народная, жизнь историческая еще не проснулась в массах населения"...
"Чтобы поэзия процветала, она должна иметь корни к земле".
Кроме детства, Тютчев бывал в Овстуге 14 раз, сначала месяцами, потом - неделями, только чтобы вздохнуть родного воздуха, припасть к земле детства и предков. Его первый установленный предок - Захарий Тутчев - посланец Д.Донского к Мамаю, участник Куликовской битвы...
На музейных стенах между высказываниями Тютчева и о нем вкраплены основные даты и события его жизни. Не обойдена и Денисова, дан ее портрет. Под ним понятное объяснение любившего ее поэта: "Только при ней и для нее я был личностью, только в ее любви я сознавал себя". Его стихи положили на музыку Рахманинов, Танеев, Чайковский, Толстой-сын...
Есть в музее и местный, как бы этнографический раздел, выпадающий из Тютчевского ряда (вернее, очень слабо связанный судьбой Овстуга). Наконец, есть зал, отданный картинам и фотографиям (последних много больше), подаренных музею Ткачевыми. Смысла этого подарка я не поняла, особенно фотографий...
На этом я и поставлю точку. Дело сделано - дневник дописан!!!
Из Овстуга мы вернулись в Брянск, осмотрели Свенский монастырь, и ближе к ночи уехали, наконец-то, прямо на Москву. Так долго крутились в ее близком притяжении, на вокзалах среди людей, едущих туда же - и удерживали себя от возвращения домой. И вот, наконец-то - конец. Да еще каким многозначимым, знаменательным днем он обозначен. Древний Брянск - самый древний и исконный из увиденных нами сейчас городов, дал русской культуре имена двух несомненных почвенников, и потому, несомненных европейцев - А.К.Толстого и Ф.И.Тютчева. Особенно, последнего. Эти имена - как указание пути, выхода к самому первому нашему прошлому, и, значит, к достойному будущему. Этот брянский день для нас - как почти вынужденное (ведь как уже надоело ездить смотреть) и поверхностное знакомство, вернее - прикосновение - к двум бесконечным глубинам русской культуры. Этот день - как приглашение, и даже как обязательство - читать А.К.Толстого и Ф.И.Тютчева, войти в них не менее заинтересованно, чем в Л.Н.Толстого и Лескова.
Потому что без этого нет полноты знания России и самих себя, потому что без этого - односторонность, перекос и даже неправда.
Мы были рады вернуться домой. Поезд пришел на Киевский вокзал рано утром, и я после ванны дома еще успел во время пойти на работу, a Лиля - поехать на дачу к ожидающему ее рук огороду... Но в этом не было радости завершения, во-первых, потому что остались еще не охваченными восточные области Русского Черноземья - Тамбовская, Пензенская земли, Мордовия (сейчас Лиля и слушать о них не желает, но я надеюсь, что за 3-4 московских недели она отдохнет от поездок и снова накопит силы для еще одной туристской недели). А главное - нет чувства завершенности знакомства с черноземной Россией. Только проехались по всем областям, и всем великим именам и - не столько увидели и узнали, сколько ощутили свое незнание, и открыли, сколько нам еще надо читать и обдумывать.
Остается слабая надежда на осень-зиму, когда будем работать над диафильмами - там разберемся и поймем...Нy, а просто жить - когда?
Продолжение летнего путешествия 1985 года.
16 августаМы опять в дороге. Тема в больнице, на последнем сеансе химиотерапии, а мы - укатили от него, через три дня у него день рождения, наши поздравления он получит только в письменном виде, да и дети - на даче с отцом и Т.П....
И только побегав по магазинам-рынкам, отволочив Теме тяжелые продуктовые сумки, от которых у меня до сих пор болит правая рука, я как-то успокоилась и почти смирилась с нашей поездкой, так нужной Вите. И вправду - для нее просто не остается другого места. 24 августа мы должны быть в Москве, чтобы подготовиться к 40-дневным поминкам мамы, а перед этим хотя бы на день съездить на дачу. А 26-го Витя уезжает в совхоз на две недели - это будет его самое свободное время (в лесу после работы) - и потому ему для обдумывания нужны все слайды, нужна завершенность летнего похода. В сентябре-октябре ехать много хуже - холоднее, дождливей, дни короче, отчет надо писать, дети в школе.
Вот так и уехали, виновато, ночью, побывав у Темы - я утром, Витя - вечером, и попросив Володю Сулимова навестить Тему в субботу - последний тяжелый день. У Темы обид на нас за отъезд нет, все вроде устроено - но в последний день отъезда был сильно смущен Витя - вдруг оказалось, что для последнего сеанса химиотерапии на складе онкоцентра нет нужного дорогого лекарства, и лечащий врач выписал требование к районному онкологу на поставку этого лекарства из возможных его запасов. Надо бы Вите все бросить и бегать по всем мединстанциям в поисках-доставании этого неожиданно исчезнувшего лекарства. А он этого не будет делать. Жаль отменять поездку, а главное - Тема убеждает, что, во-первых, это лекарство на деле и не нужно, тем более, что от него сильно лезут волосы, а, во-вторых, доставанием займется его друг Леша, а если не достанет - то ничего страшного, даже лучше. В общем, что-то странное с этим лекарством, и я тоже не стала брать его в голову
Ну вот, вступление окончено.
Вите не удалось взять билет на фирменный поезд "Тамбов", прибывающий ранним утром, уехали в первом часу. Утром были в старинном Мичуринске (Козельске), еще немного поколебались, надо ли выходить для осмотра, потом Витя согласился - ради одного сохранившегося собора-музея не стоит терять целый день.
Итак, в 12 часов дня 16 августа мы вышли в Тамбове и окунулись в его солнце. На пустынных широких улицах людей почти не было. Не было и книг в большом книжном магазине, и посетителей в краеведческом музее.
Музей расположен в бывшем городском соборе на древнейшей тамбовской площади. В музее два этажа. Добротный отдел природы - очень мило стоят грибочки, и Мишка Вите понравился. В историческом отделе я списала Указ Екатерины II, радевший о дворянах, и никаких уроков из "пугачевщины": "И буде которые люди и крестьяне в должном от помещиков своих послушании не останутся, и... недозволительные на помещиков своих челобитные, а наипаче ее императорскому величеству в собственные руки подавать отважатся, то как челобитчики, так и сочинители тех челобитен наказаны будут кнутом и прямо сошлются в вечную работу в Нерчинск с зачетом их помещикам в рекруты - (какая яркая иллюстрация к легендам о гуманизме и демократизме этой европейки!).
Забавны и даже трогательны "пугачевские написания" - очень аккуратные строчки из палочек с крючочками в подражании императорским резолюциям на докладных и манифестах... Европейски просвещенная царица и неграмотный народный вождь - ...контрасты, контрасты...
В музее я узнала, что тамбовская земля вошла в Московскую Русь еще в 1508 году, что крупной вотчиновладелицей здесь была Марфа - мать царя Михаила Романова, что наместником здесь был Державин, родились жена Пушкина и друг его - поэт Баратынский. Баратынскому в музее отведен целый зал-выставка. Интересно о нем отзывался Пушкин: "Баратынский мыслил по-своему правильно и независимо, чувствовал сильно и глубоко". А мы вот почти ничего о нем и из него не знаем.
На втором этаже - история нашего века. Витя расспрашивает об эсере Антонове, стоявшем во главе тамбовского восстания против продразверстки. Но рассказали ему очень мало, мотивируя - "а что про этого паразита рассказывать, раз он против советской власти был". Гораздо больше Витя узнал про Антонова в районном музее Инжавино на другой день.
После музея мы спустились по душному солнцепеку к небольшой реке - Цне и искупались, чуть вдохнули прохлады, а потом набережными улицами пошли смотреть оставшиеся тамбовские церкви. Лишь одна из них используется по назначению, в оконных проемах - иконы. Но и другие церкви содержатся внешне - в порядке. Прошли бывшую духовную семинарию с вывеской, что в этом здании учился один из "творцов политэкономии социализма" - Островитянов. Говорить о нем без сарказма Витя не может.
Цна все расширялась до водохранилища, там - моря, а набережная улица завершилась пышным дворцом нынешнего кардиологического санатория, а до революции - резиденции какого-то тамбовского богача.
Возвращались мы уже центральной улицей, стараясь увидеть "лермонтовские места". Но вот домика, где Лермонтов играл в карты, после чего написал "Тамбовскую казначейшу", мы не нашли, похоже, что его съели новостройки.
В небольшом домике с изящным классическим портиком, где когда-то жила народница из Инжавина, статная красавица (фамилию не запомнила), сейчас - музей медицины. К истории военной медицины в городе относятся с особым почтением, и на многих зданиях города таблички: "Здесь размещался в войну эвакуационный госпиталь №..."
Из встреч с людьми запомнилась одна. Я приостановилась на центральной площади, разглядывая необычного тамбовского Ленина. Он как бы взлетает, собираясь выброшенной вверх рукой хлопнуть, направить мяч вниз, в баскетбольную корзину. Подходит ко мне женщина: "Как ишак, правда?" - говорит она. "Ничего - бодро отвечаю, - мне нравится". - "Ну, ходи-ходи, пока ноги носят",- разрешила она... А мне вот любопытно, чем все же задевает ее мой рюкзак?
Из Тамбова уехали инжавинским последним автобусом. Билетов нам, правда, не продали, но водитель остановил все же на повороте и взял - так.
Хорошо доехали. Практически без остановки, только в райцентре Рассказово (Витя только снял церковь на площади), и уже в темноте высадились в Инжавино, откуда нужно было еще добираться (если будет возможность, до села Караул с усадьбой Чичерина). Две симпатичные сестрички-близняшки оказались нашими попутчицами. Они обнадежили нас возможностью попутных машин. Сначала довели нас до элеватора - там не было, потом до маслозавода, откуда после часового ожидания мы и уехали, взгромоздившись поверх пустых молочных бидонов караульской машины. Близняшки слезли раньше, нас же машина без объяснений доставила до караульского дома культуры. В темноте мы обогнули осторожно его светящиеся окна и двери, углубились в парк и при слабом освещении каких-то фонарей, в виду чичеринского дома, поставили в кустах свою палатку.
17 августаУтром оказалось, что в дом Чичерина мы не попадем. Усадьба занята детским домом, в котором три верхние комнаты заняты под музей. Но сейчас идет ремонт, все проходы забиты мебелью, нам сначала об этом резко сказал парень с голубым значком на пиджаке, отрекомендовавшийся директором (оказалось потом - завуч). "От нас не только вы, целые туристские автобусы поворачивают ни с чем" - гордо сообщил он. Мы не стали спорить, ушли смотреть запущенный парк и купаться в речке Воронеж. А потом снова вернулись к тем же дверям. И уже спокойные женщины - воспитательницы или учителя в рабочей одежде, объяснили нам, что, и вправду, добраться до музейных комнат сейчас очень трудно, что музейные вещи от самой старой усадьбы, от его хозяина - юриста, философа и историка Б.Н.Чичерина - остались только в одной комнате - в остальных двух - стенды о жизни его племянника, здесь родившегося - первого советского наркоминдела Г.В.Чичерина, что музей - не дяди, а племянника. Но нас интересовал именно дядя, один из светлейших умов русских либералов-западников. И потому мы с удовольствием смотрели на ту почву, которая питала этот ум: запустелая русская церковь над рекой с прекрасными дальними далями, с деревнями, в одной из которых хозяйствовал или пытался хозяйствовать друг Чичерина - Л.Н.Толстой... Огромный парк под горой у реки, наверху - плодоносящие до сих пор сливовые и яблоневые сады - еще дальше - огромный хозяйственный двор и дома работников из красного кирпича - как замок, или, точнее - кенигсберская крепость. От церкви - к экономически крепкому поместью, от почвы к западным приемам - это чичеринский дух...
Мы не очень жалели, что не попали в музей. Зато доотвалу наелись, собирая с земли чичеринские яблоки и сливы. А перед самим выходом в село набрали две сумищи с собой (на всю неделю), по совету проходившей колхозницы - благо, что яблоки лежали плотным ковром в незагороженном саду, почти на проходе, и никому до них и дела нет (это-то в неурожайный на яблоки год!). Спасибо Борис Николаичу!
Обратно в Инжавино половину пути прошли пешком, а потом нас подхватил грузовик (хорошо вдвоем - легко уместились в кабине). В самом Инжавино мы только посмотрели музей. Он - в небольшом домике, но на общественных началах, и потому мы получили много от беседы с его пожилым смотрителем - приятным, знающим дело краеведом. Славно он рассказывал о своем крае. От него мы узнали, что село Караул упоминается еще в грамоте митрополита Алексия в XV веке. А вот Инжавино основано только в XVII веке однодворцами на реке Ржавке. Рассказал он и про Антонова... В маленьком домике все так хорошо, аккуратно скомпоновано, правда, руками областных специалистов, не позволяющих, например, поместить интересный материал на "неположенное место". Рассказывал он и про Лунина, и про какого-то москвича-луниста. Мы ему тоже понравились.
Оказывается, Инжавино - родина эсера Антонова. Если в Тамбове о нем ничего не знали и не хотели знать, то здесь с нами пооткровенничали: Да, он из наших, инжавинских, из мастеровой семьи. Потом, правда, они переехали в уездный Кирсанов. Сам Антонов был с детства бедовым, в конце концов его выгнали из училища, и он полностью отдался революции, был боевиком, заслужил каторгу, с которой вернулся только после революции. Как заслуженный революционер пользовался авторитетом в Советских органах Тамбова, но потом, якобы по совету своей партии, перешел на работу начальником милиции в Кирсанов, готовил там свои кадры, собирал оружие и, наконец, поднял восстание. Не в пору наступления белых, а в пору, когда накопилось у крестьян недовольство против системы узаконенных и безвозмездных изъятий продуктов. В военную пору борьбы с помещиками и голода продразверстка была еще понятной, а после победы - как стиль мирной жизни - нетерпима. Лозунгом антоновцев (как и эсеров) фактически было "советская власть без коммунистов". Соответственно, сохранялись и все советские принципы организации. Антоновская армия набиралась из мужиков путем мобилизации, хотя там бывали полки целиком из уроженцев одной деревни-округи, она состояла из тех же подразделений, там тоже были комиссары. Это была не белогвардейская кулацкая Вандея, как у нас чаще всего поминают, а зародыш альтернативной революционной власти. И лучше всего это понял Ленин. Потому он с такой решительностью бросил на подавление 50-тысячной антоновской армии свои лучшие силы, а с другой стороны - поспешил сделать политические выводы.
Антоновцы пользовались поддержкой многих. Прежде всего - крестьян, от любой погони они легко уходили, меняя в деревнях лошадей, пока их преследователи тащились на своих. Городские низы, для снабжения которых и предназначались частично продразверстки, относились к антоновцам сдержанней, но и здесь были у них доброжелатели и пособники - вплоть до осведомителей в отрядах ЧОН и милиции. В течение нескольких лет шла эта борьба, несмотря на то, что сюда были брошены такие знаменитости Красной Армии, как Котовский, Уборевич, сам Тухачевский, был организован особый тамбовский фронт. И, тем не менее - антоновская армия была разбита только после отмены продразверстки и отхода от них симпатий удовлетворенных крестьян. Опыт антоновского крестьянского и, особенно - еще более грозное предупреждение Кронштадского восстания (с таким же лозунгом - "за советскую власть без коммунистов") показал Ленину, что, несмотря на внешние победы, поддержка масс, а значит, и власть начинают уходить от партии, упрямо держащейся методов военного коммунизма, что без отказа от продразвестки, трудовых армий и лагерей, без возвращения к свободе труда к рынку у власти не удержаться, даже если удастся подавить эти первые ласточки - возмущенных крестьян и матросов. Отсюда - радикальнейший поворот Ленина к НЭПу, от насильственного внедрения утопий - к стране - при решительнейшем, изо всех сил подавлении и Кронштадта, и Антонова, фактически - своих "учителей"-конкурентов. Такова трагическая диалектика нашей революции!
В музее нет портрета Антонова, зато есть портрет его убийцы - чекист Калюжный захватил Антонова и его брата уже на стадии агонии восстания, и тут же, без суда, расстрелял обоих (a может, все захваченных, не знаю). Калюжный - чуть размытое худощавое лицо, напоминает нач.угрозыска Лапшина из фильма "Мой друг Иван Лапшин". Кстати, Лапшин тоже расстреливает самочинно захваченного бандита. Да, так было, было, было, да только ли было? думали мы на просмотре этого правдивого до жестокости фильма и узнавая в Иване Лапшине современные черты...
Но для меня главным экспонатом этой истории остается фото ленинской записки: "главному помощнику Троцкого: "Тов. Склянский, сообщите, как дела у Тухачевского? Пойман ли, наконец, Антонов?" И я снова и снова поражаюсь способности Ленина одновременно по-русски круто и деспотично карать любого, посягнувшего на абсолютную власть его партии, и в то же время, что гораздо важнее - способного тут же по-европейски оценить правоту этого оппонента, возмутителя, мятежника ("диссидента") и поправить свой курс, отказаться от гибельного военного коммунизма. Уже Сталин оказался на это неспособным и впал в тот же военный коммунизм, назвав его иным, более красивым словом. А проницательности и смелости у его преемников еще меньше. И думается, что нет, ленинские способности слишком редко повторяются в истории, и у нас нет больших шансов на повторный и окончательный поворот к НЭПу без самостоятельного движения к осознанию его необходимости всей страной, всеми, а не только Тамбова или Кронштадта...
Из Инжавина мы сначала ехали местным поездом, потом три км шли до шоссе на Кирсанов. При этом забавно заблудились. Не заметили, что поезд пересек шоссе и, подходя к нему с севера, думали, что подходим с юга - чуть не уехали в другую сторону. Солнце, а потом и стрелка на дороге - помешали свершиться ошибке.
В районном небольшом Кирсанове мы час с лишним ожидали автобус на Белинский, уже в Пензенской области. Увидели старые торговые ряды, предельно скромной архитектуры, выразительный старый памятник погибшим участникам гражданской войны напротив бывшей городской думы, где, должно быть, часто бывал и тот самый злополучный Антонов.
Добежали мы и до кирсановской действующей церкви на кладбище, тоже очень скромной. Забавно, что на Витю, сделавшего снимок церкви, набросилась какая-то пожилая прихожанка или служительница, попытавшаяся учинить ему допрос, кто, да как смеет фотографировать, и что будет сейчас вызывать милицию... Ох, уж эти ревнители православия с милицией.
В Белинский, бывший Чембар, мы ехали довольно долго почти пустым автобусом по пустынным полям, пересекаемым долинами речушек и дождевых потоков начинающейся Приволжской возвышенности. Приехали уже после 7-ми часов вечера, на заходе солнца и закрытия музея. Одного памятника юного Виссариона нам было недостаточно, и потому, расспросив людей, пошли на ночевку к ближайшему сосняку под горкой.
Но у подножья этого леса оказалась не чистая речка, а вонючий-вонючий ручей (потом узнали, что настоящая речка - в 2-3 км дальше). И чудно нам было видеть местных жителей, вышедших на свои вечерние скамеечки перед домом дышать смрадным воздухом. Мы же пошли дальше, поднялись в распадок между сосновыми насаждениями к привязанной козе Светке (скоро ее увела какая-то девчонка), поставили палатку, развели костер, вскипятили чай под наблюдением двух белинских малолеток Саши и Оли и в сумерках "отошли ко сну"...
18 августаВставали неторопливо, т.к. музей открывается в 10 часов. Позавтракали. Впрочем, на все время поездки завтраками, обедами, ужинами и перекусами у нас стал хлеб с яблоками, которые мы мыли партиями и жевали-жевали непрерывно. Вначале старались, чтобы они не успевали портиться, а потом, съев большую часть - потише. Витя с трудом грызет своими тремя верхними зубами. В этом году, все, кажется, успел сделать, походы и шабашку, а вот мост во рту сломался "вне плана".
Музей оказался большим, целым "заповедником", и дорогим. 40 коп. в каждом из трех зданий. Мы купили билет только в родной дом Белинского, а в бывшее уездное училище только заглянули, но неожиданно получили разрешение войти, и не отказались. Оказалось и вправду любопытно. В одной из комнат восстановлена учебная комната уездного училища с портретом государя-императора, с партами из старых иллюстраций к "Мертвым душам" Гоголя, в другой - класс губернской гимназии, которую также кончал Белинский. Не смог он окончить только Московский университет - натура уже бунтовала и требовала себе свободы. Короче - помешали литературные увлечения.
В Доме Белинских я узнала, что семья, в общем, не бедствовала, отец имел хорошую врачебную практику, и если б не пил, цены б ему не было. Уехав в университет, Виссарион писал домой очень нравоучительные письма, призывая братьев и сестер к мирному сосуществованию. И письма его зачитывались за трапезой взамен проповедей. Судьба младшего брата, которого Виссарион взял в Петербург - не состоялась, средний же стал уважаемым в Чембаре торговцем. Но наследников у него не оказалось, и дом сохранился во владениях соседа-купца, устроившего в нем трактир. Сколько потом "городская общественность" не предлагала ему выкуп за дом великого критика, он не соглашался, ценя "бойкое место". А может, особый шарм был у приезжих: обедать в доме Белинского.
Весь городок откровенно живет памятью Белинского и за ее счет. Главная улица -Белинского, библиотека-читальня - Белинского, сквер (или парк) - Белинского, дом культуры - здание церковного типа, построенного еще до революции поклонниками Белинского, целый квартал в центре, объявленный музеем-усадьбою Белинского (хотя вся семья имела здесь только небольшой домик)... Благодаря Белинскому бывший Чембар имеет не только всесоюзные средства, но и всесоюзную известность - что намного важнее. И городские власти, видно, правы, вкладывая свои силы и средства в память о великом земляке - память о нем - их главное богатство, главный капитал. Пусть такое "осознание" смешно, своекорыстно, может, иногда даже уродливо - побольше бы такого "хозяйского" отношения и освоения к исторической памяти у всех у нас. А тонкость - потом придут
Дальше наш путь вел в Тарханы, к еще более знаменитому пензяку.
Уехали мы автобусом, почти сплошь заполненным участниками свадьбы (переезжали от дома жениха к дому невесты, или наоборот). Шумная компания с баянистом-балаболом. Мы оказались рядом, и всю дорогу он читал мне свои стихи-нескладухи. Слава Богу, из-за шума слышала я мало, люди, для увеселения которых он играл, держат его за шута: "Иван, сколько у тебя сыновей?" (Вопрос явно для того, чтобы я услышала ответ) - "Шесть, - не задумывается тот, - три Вячеслава и ...(называет еще три имени)" - "А где же они? "- продолжает веселящийся. И Иван привычно сочиняет. Потом он мне объясняет, что женат не был, но детей у него много. Похоже, что все его имущество с ним - гармонь, две капроновые рубашки, надетые одна на другую, галстук(!) на нижней рубашке и что-то в кармане брюк, что он часто заталкивал (может, просто картуз). Но при том у него свои правила чести: "Вон чавкает, а я при людях есть постесняюсь". Его держат за шута, приглашают за это, а он, как и подобает шуту, высмеивает их недостатки.
В Тарханах (теперь Лермонтово) усадьба (находятся на приличном расстоянии от центра села) с церковью и мавзолеем Арсеньевых. В склепе покоится гроб Михаила Юрьевича, могилы его бабушки, матери и отца - Юрия Петровича, потомка древнего шотландского рода. Мать умерла в 23 года, отец, находившийся в плохих отношениях с бабушкой, был вынужден уехать из Тархан на 9-й день после смерти жены. Такое трагическое начало жизни М.Ю. не могло не повлиять на его мироощущение.
Незабываемо трогательны карандашные рисунки мальчика-поэта, тоскующего по маме, по ее ласке, хотя безмерно любившая его бабушка была всегда рядом. Наверное, была в его рисунках и тоска по отцу, а может, он не рисовал, чтобы не навлечь гнев бабушки. Своенравной и сильной она была женщиной. В молодости - богатая красавица, искренне набожная. Но так велико было ее горе после гибели внука, что свою главную фамильную драгоценность - образ Спаса 16-го века, она велела вынести в сельскую церковь, попрекнув его: "Уж я ли не молилась Тебе за Мишеньку!" Была она дочерью пензенского помещика Столыпина - из известного в России рода.
А отца Лермонтов написовал маслом, когда стал взрослым, и посещал отца в его крохотном имении. Еще запомнился рисунок- портрет любимой девушки Варвары Лопухиной, выданной не по своей воле замуж за другого... Так невесело ему жилось в прекрасном, богатом имении между огромными прудами. Интересно, что до 4-х лет он не ходил, ползал, потому пол в его комнате был устлан сукном, на котором он мог рисовать. Здесь, в усадьбе, я впервые поняла, что художник он был большой, серьезный. Сохранилось 400 его живописных работ, а еще он много лепил из воска, ставил кукольные спектакли. И все это, наверное, помогало расти его поэтическому дару.
Бабушка дала внуку наилучшее воспитание, приглашала наилучших педагогов, а чтобы не было скучно мальчику учиться, пригласила еще 8 дворянских мальчиков, создала дома целую школу. Врожденное сиротство и необыкновенная домашняя ласка, необыкновенные способности и чуткость, и, наконец, необыкновенно богатое обучение - все это создало великого поэта. Печальная бледность не сходила с его лица. Не помогали даже поездки на Кавказ к двоюродной бабке. Разве что набирался впечатлений, и, когда сослали на Кавказ, то ехал не в чужой, незнаемый край, а почти на родину. Может, потому он так понимал и сочувствовал горцам.
Музей-усадьба Тарханы еще дороже, чем в Белинском. С нас сразу запросили по 2 рубля из расчета по 50 коп за вход в дом-усадьбу, домашнюю церковь Марии Египетской, рядом - людскую избу (где рассказывают о быте крепостных людей) и, кажется, "дом дьяка" Мы заплатили только за посещение главного дома, но зашли еще в церковь рядом вместе с какой-то экскурсией. Но иконы в ней, кажется, поздние, смотрела я невнимательно, все из головы не выходил грустный мальчик. Какие у него отношения были с этой церковью, с Богом? Наверное, бабушка требовала, чтобы служб не пропускал...
В другие избы мы не пошли, а, сидя на скамейке сзади "людской" за очередным хлебо-яблочным перекусом, слушали магнитофонные объяснения экскурсовода под музыку... Сидя на этой скамейке, я говорила себе, что грустный наш поэт не может стать мне поводырем по жизни, я не полезу в его книги искать ответа на жизненно важные мучительные вопросы, а, услышав какие-то ответы - не сразу им поверю! (вот Пушкину - сразу)... И не стану я после посещения Тархан хвататься за его книги... Так что жe - бесполезная поездка? - не должно быть, как-нибудь аукнется...
Мне помнятся разговоры в Тарханах о месте Лермонтова: не было б Пушкина, был бы у нас первым Лермонтов, да если б еще пожил побольше. Может, и так, но был бы Лермонтов без Пушкина, и были бы мы сами без Пушкина такие, как есть сейчас? - что-то сомнительно. Я представляю себе русского образованного человека до Пушкина, но представить его себе без Пушкина в наше время - не могу, даже если он о Пушкине ничего не знает. Я не могу разводить так резко Пушкина и Лермонтова, как Лиля. Для меня они - рядом, как отец и сын. А что касается поводыря в жизни, то разве Пушкин - поводырь? Моралист и учитель жизни? В нем есть мудрость, но не указания. Думаю, что поэт и священник - не одно и то же. А что касается ученичества, то Онегин и Печорин почти в равной степени служили и служат учителями жизненных отношений.
Из Тархан мы уехали со школьниками в направлении Пензы. Их машина шла в Рамзай, и потому за 15 км до Пензы мы вылезли. Ждать долго не пришлось. Добрались на местном автобусе, и даже успели в краеведческий музей. Там и узнали: Пенза стоит на древней мордовской земле. История Мордвы, мирно жившей на своей земле, началась с середины I тысячелетия, когда до среднего Приволжья докатилась с юга волна опустошительных гуннских набегов, и вызвала у племен древней Мокши потребность в военной организации. Она и появилась. С Х века Мордва мирно платила дань хазарам и перешла к пашенному земледелию.
С приходом татар вошла в Золотую Орду, а потом и в Казанское царство. Только после покорения последнего, в 1552 году Пензенский край был присоединен к России...
В музее висит страшно заинтересовавшая Витю карта распределения крепостничества по русским областям. Густым синим цветом (более 70% крестьян - крепостные) окрашены все западные и центральные земли. На востоке (ближе к Сибири), на Севере (ближе к морю и тайге), на юге (ближе к казачеству) цвет окраски светлее, Архангельский край и Кавказский совсем без крепостных, а вот в Вологодской и в Пензенской еще много - то ли 30, то ли 50%... Витя говорит, что эта карта очень рельефно показывает, что крепостничество двигалось с запада, и в основном усилиями центра, Москвы.
Из музея мы пошли искать дом Ключевского на улице его имени сейчас, а ранее - Поповского, где и жил его отец-священник. Дом, как все дома этой улицы, отделан резьбой. Пока мы его рассматривали, к нам вышла его нынешняя хозяйка, очень приветливая и разговорчивая женщина, патриотка Пензы, хотя о самом Ключевском она знает мало, даже книг его не читала - хорошо бы ей выслать, если попадется у букинистов. Про большой ораторский талант В.О. она не удивилась: "Мы в Пензе все болтуны хорошие!" Жаль, что не воспользовались мы ее приглашением, не переночевали в доме Ключевского - но уж очень хотелось нам попасть на речку.
Потом еще дотемна бродили по городу, отыскивая по своим записям его исторические достопримечательности и любуясь Пензой, где чувствуется ухоженность, забота, гармоничное соединение старого и нового, обеспокоенность, чтобы людям жилось в нем хорошо.
Пенза красива на своих высоких холмах над Сурой. Ее центральный старый район бережно сохраняется в своей каменной части, и потому создается ощущение сохранности старины и обухоженности. И очень трогательна гордость жителей за свой город. Немало людей нас заинтересованно спрашивали: "Правда, Вам Пенза нравится? Как почистили город, какой он красивый? А парк Белинского Вы видели? А музей одной картины?" Это самое главное свидетельство в пользу нынешних хозяев города.
Нo сами мы не были вполне довольны. В разоре еще стоит храм над рекой, а главное - с легкой душой уничтожается деревянная, основная Пенза - сносятся деревянные дома с резьбой и наличниками, освобождая место для современных бетонных коробок и асфальтово-зеленых пустырей. За старым районом города растет совершенно новая, американизированная по виду Пенза. Неужели нельзя было сохранить прежнюю деревянную, деревенскую Пензу с ее яблоневыми садами и традициями? Почему для новостроек нельзя было найти иные, неудобные для садов земли? Пригороды? - Ответ прост: хозяев деревянной Пензы на деле ни о чем не спрашивали, возможностей для поддержания отцовских домов в приличном городу порядке не давали, сманили возможностью переселения в бесплатные государственные квартиры - и вот сносится основная Пенза подчистую, целыми улицами - а вместе с ними сносится и прежний характер пензяков - культура, породившая Ключевского и Буслаева
Неправильно это, грешно...
Из встреч с людьми: трое дружинников на смотровой площадке (над прежним степным Засурожьем), у музея одной картины. Мы спросили, как пройти к музею-читальне отца Ленина. Они же с удовольствием втянулись в разговор о Пензе, ее достоинствах.
Другого пензенца и втягивать не пришлось. Придя в городской парк под самый вечер, чтобы ухватить на пленку уходящее солнце, мы, наконец-то, обеспокоились хлебом на ужин и спросили, есть ли в городе допоздна работающая булочная. Он сам шел к ней и охотно провел, а по дороге, конечно, расспрашивал о наших пензенских впечатлениях и сам рассказывал, какая она красивая.
Ночевали мы за рекой, на пляже Суры, на ее песке, и купались вечером и утром в ее мутных неглубоких водах.
Это место так и сейчас зовется - "Пески", а если верить Лескову, то еще при нем, совсем недавно, отсюда начинались бескрайние вольные казацкие, калмыцкие степи, откуда приходили "ханы" продавать лошадей и пр. и куда сбегали "очарованные странники". Сейчас сразу за "Песками" - городская застройка, но "очарованные странники" еще попадаются. Один из них все бродил рядом с нами, и утром прямо обратился за едой, и, главное, чаем. Наверное, старый лагерный чифирист, потерявший всякую волю и способность к обычной мещанский жизни - человек такого "дна", где уже человека почти не видно, одно жалкое существо - часть современной Пензы, как, наверное, и любого современного города.
19 августаУтром расставаться с Пензой не хотелось ни Вите, ни мне. И я отправилась в картинную галерею, а Витя - на кладбище фотографировать действующую церковь Жен Мироносиц, а потом, конечно же, в книжный магазин. В последнем он почти ничего не увидел, зато был очень доволен своей прогулкой по нижнему, красиво устроенному парку, и тем, что в церкви он попал на начало праздника яблочного Спаса, видел, как приезжал архиепископ Пензенский, и как истово встречали его прихожане, самой праздничной атмосферой.
В художественной же галерее оказались открытыми только 4 зала с первоклассными картинами. Остальные готовятся к переезду в свежеотремонтированное, эффектное здание бывшей Городской Думы. Нынешние же помещения, наверное, отойдут художественному училищу, которое размещается в этом же доме. Лучше будут условия, или художников нужно много?
Ожидая Витю на ступенях училища, я невольно слышала разговор будущих художников. Грустное осталось у меня впечатление, а от одного из этих будущих "творцов и носителей красоты", по кличке "ефрейтор", я получила сильное раздражение. "Деловой и хваткий" ефрейтор" (кажется, он уже побывал в десантных войсках), с матерком и цинизмом, - тип людей, которых я боюсь. Видно, таких придется бояться и моим детям. Такой тип - не переводится.
Из Пензы поехали на запад области, чтобы оттуда добраться до старейшего города Мордовии - Темникова. Путь наш оказался долгим, с пересадками. Сначала до небольшого районного городка Мокшан на древнейшей мордовской реке Мокша (у них даже одно из основных племен так называлось - мокша). Там были минут 20. Покрутились на центральной площади рядом с громадным собором и отдельной загадочной башней перед магазинами (говорят, осталась от прежней пограничной крепости), сняли действующую церковь и пошли снова к шоссе.
Попуткой добрались до ст. Плес, снимая по пути церкви. На удивление, много их на древней реке - едва ли не как в Подмосковье. От Плеса пензенский "Икарус" довез нас через ничем не примечательный Нижний Ломов до Беднодемьяновска, бывшего Спасска. Демьян Б., кажется, здесь и не бывал, но так велико было желание избавиться от названия "Спасск", что тогдашние власти согласились на уродливое Беднодемьяновск.
Сейчас, в просторечии, его зовут просто и жалостливо - "Бедный".
И он, действительно, - бедный, во всем; если не считать его единственного великолепного громадного собора, видного со всех сторон, и задолго спустя после того, как сам Бедный уже потонул в складках земли. Из Бедного мы шли 15 км до мордовского Торбеева - хорошо еще, что км 5 нас подвезла легковушка из д.Устье.
Мы вначале хотели пробираться в Мордовию через г.Наровчат с музеем Куприна (родной дом), с соседним монастырем и раскопками древнего мордовско-ордынского города. Но когда выяснилось, что от него в Мордовию надо идти пешком 30 км до ст.Кветунь, то выбрали более окольный, но и более надежный путь через Бедный-Торбеево.
Из встреч с людьми запомнилась прежде всего 60-летняя женщина в автобусе. Она ездила из Наровчата в Пензу к племяннику в психбольнице. Он заболел в армии и 12 лет не живет дома. От горя один за другим умерли его родители. Она у него одна осталась. А ездить далеко, дорого и пенсии его теперь нет, вернее, забирает больница на содержание. Сама же она обеспечивает свою жизнь выращиванием лука, а от государства пенсию не берет принципиально. Витя допытывался, какого она "толка". Она отвечает - просто православная, никто ей так поступать не советовал, но не одна она от пенсии отказывается. Ее вера так говорит: питаться надо от трудов своих! И окружающие подтвердили: да, многие не берут. 84-летняя наша соседка по автобусу сказала, что тоже пенсию не берет, сама себя обеспечивает. Нам оставалось только удивляться: вот это да! Вот это люди! А почему же мы тогда так обеспокоены будущей пенсией?
Еще одна встреча на проселке сразу, как мы только перешли пограничную с Мордовией речку. Хозяин легковушки (как мы поняли, какой-то строительный начальник в районе, мордвин, по мнению Вити) не только рассказал нам о дороге на Торбеево, но даже вызвался самую трудную часть пути до д.Дракино подвезти. По пути же в разговоре с Витей развил любопытную экономическую теорию: надо не повышать зарплату и цены, а понижать их, чтобы, действительно, деньги отживали, и все мы постепенно продвигались к коммунизму, а не наоборот. Иначе коммунизма и порядка не будет. Он сам до нее додумался, убежден в ее истинности. Витя же уверен, что это вариации сталинского снижения цен, и говорил ему о переходе Ленина к НЭП - но очень мягко, не настаивая...
На окраине Дракино мы с благодарностью распрощались. Деревня эта очень длинная, примыкает к ж.д.станции и райцентру Торбеево, где в школьном саду у дороги мы и заночевали в полной темноте.
Само же мордовское Дракино поразило нас домами без заборов и полисадов, изъезженной грязной и пыльной дорогой посредине и высыпавшими у домов на вечерний отдых и общение жителями. Мордовская непонятная речь звучала чаще русской...
3 км по Дракино мы шли уже в плотных семерках. Большую церковь в середине деревни почти не видели. Так получилось, что это единственная деревня, где мы немного почувствовали мордовское своеобразие. Странные у меня были ощущения. С одной стороны - чужая непонятная речь (мордва - финский народ), заграница, а с другой стороны - непорядок и общительность еще больше, чем у русских, значит, самые свои. Потом я припомнил, что подобное же ощущал в бурятских селениях, но там сразу все списывал на своеобразие Востока. И подумалось: когда мы говорим об исконной русской лени или общительности, мы просто говорим о мордовских в себе чертах, вернее, чертах народов, еще не совсем оторвавшихся от языческого общинного образа жизни. Этим людям не интересно копаться за собственным забором, ухаживать за своим садом (садов почти не видели, а на рынках яблоки очень дороги). Для этих людей лучше общение, выйти вечером на грязную улицу и резаться в карты или переговариваться с соседями и прохожими. И, наверное, для общины это правильно - только так, в общении, она может поддерживать свое существование.
И ни причем тут разговоры об отсталости. Общительность и общинность вполне могут уживаться с самыми современными нарядами и привычками. В том же Дракино много молодых, наверное, модных в городе людей. Один из парней на велосипеде нас поприветствовал: "Привет турпоходу Москва-Париж!" - Житель Дракино живет ныне мировыми интересами и масштабами, но по привычкам и стилю жизни остался все тем же общительным и общинным русским или мордвином.
20 августаВ 7 часов утра, самим ранним автобусом уехали на Темников. Пo дороге тянулась Мордовия, почти неотличимая от Пензенской и Тамбовской земли - все те же поля крупными земными волнами с редкими перелесками. А мы ожидали увидеть знаменитые и страшные мордовские леса. Ведь неподалеку знаменитая лагерная станция Потьма. Cплошные леса начались за Темниковым.
По дороге у остановок видела мордовок в непривычных мне платьях с преобладанием красных цветов. По внешнему виду я мордовку от русской не отличу. Может, по певучему говору? Hо здесь и многие русские так говорят, с ударением на последнем слове. Как это напевно звучит!
В автобусе разговорилась с местной женщиной. И что же я узнала от нее о мордвинах? Все то же самое, как и везде о наших нацменьшинствах: везде они "наглеют", тут - тоже. Уже нет страха перед русскими, и в "своей" республике они хотят быть хозяевами. "Отчего так?" - спрашиваю. - "Может оттого, что теперь такие грамотные стали, как и мы, русские". Наверное, так и есть. Прежнее принижение мордвы выливается в то, что они принижают теперь русских, а тем остается только удивляться и огорчаться.
По дороге увидели татарскую мечеть в татарском селе, а моя попутчица тут же откоментировала: "Татары - опрятные, им это религия велит..." Потом продолжила: "Дорог в нашем районе много, и хороших, это физики, Арзамас-16, их прокладывали. Мы им - место отдыха, а они нам - дороги". Таинственный "Арзамас-16" размещен где-то к северу от Темникова, где раньше был Саровский монастырь. Так что мы и не попали в Саров паломниками. Да, говорят, там уже и нет почти ничего. Не видели мы и знаменитых мордовских лагерей - они по другую сторону Темникова.
"Туда - Арзамас-16, туда - зона" показывают в разные стороны на улицах города. Но эту близость я ощутила и по названию ближайшей к Темникову ж.д. станции - Барашево - это бывший Танин адрес, и по современной "Таганке", надрывно льющейся из магнитофона какого-то слепого в автобусе.
В Темникове, кроме действующей церкви и симпатичного центра, избежавшего разорения, мы совершили пешую прогулку к главной архитектурной достопримечательности Мордовии - Санаксарскому монастырю за Мокшей в 4 км от города. Он - в хорошем состоянии, отреставрирован снаружи. Говорят, и внутри сохранились оригинальные растительные росписи местных художников. В почете содержится и могила адмирала Ушакова - его брат был настоятелем монастыря.
Санакcap очень хорошо смотрится и издали, и вблизи, в зеркале одной из стариц Мокши, где мы не преминули искупаться среди белых кувшинок (день был жаркий, и потому на обратном пути мы еще раз купались в Мокше у городского пешеходного моста).
Раньше в монастыре располагалось городское училище, теперь все находится в перестройке, но во что она выльется, нам не могла рассказать даже сотрудница темниковского музея.
Правда, в сам музей мы не попали - уж очень долго не приходила с обеда его заведующая с ключами. Потом сказали, что к ней приехал сын, и мы, за нее порадовавшись, отправились на автобус. Уезжать было трудно, из-за отмененного саранского рейса. Потому торбеевским автобусом добрались до поворота на Краснослободск, оттуда местным до этого райцентра, а уж там спокойно взяли билет до мордовской столицы. Имея полтора часа свободного времени, мы прошлись по очередному мордовскому городку на Мокше, посетили книжный и хлебный магазины, а потом искупались еще раз в Мокше. Здесь берега, правда, не песчаные, как в Темникове, но речка чистая и приятная. Так долго наслаждались и смаковали продолжение своего лета, что начали опаздывать, и под конец мчались на автостанцию.
Довольно быстро и неожиданно для нас появился Саранск. Уже надвигалась ночь, снимать было нельзя, и мы совсем немного и устало побродили по этому столичному и совсем новому, до скукоты, городу. После парка Пушкина решили заночевать где-то рядом в припарковой зеленой зоне. Спросили совета на остановке, нам ответили, поехали. Но ехали долго до каких-то новостроек, расположенных, и вправду - у какого-то дикого леса, где хоть костер разводи. Но на это мы не рассчитывали, а устало растянули палатку и залегли. Я еще пеняла Вите за неправильно выбранный путь к ночлегу (до автостанции было б намного ближе) и зря делала - разве так уж важно, где именно спать с 11-ти до 6-ти утра (хотели встать пораньше, чтобы успеть на утренний горьковский автобус, а еще надо было бы побегать по Саранску).
Свои внезапные "сердилки" на Витю за неоптимальный выбор я объясняю себе, с одной стороны - досадой на себя, что не настояла - ведь внутренний голос довольно часто подсказывает мне лучший вариант, но перед Витиными уверенными доводами или действиями мой внутренний голос тушуется. А с другой стороны - я досадую на Витю - осложняющих обстоятельств и неудобств не предусмотрел, а говорил уверенно, и я поверила. По-видимому, во мне постоянно борются женщина, привыкшая постоянно принимать самостоятельные решения (на работе, по крайней мере) и жена, доверившая мужу ведение семейного корабля, доверяющая ему, несмотря на некоторые сбои, и желающая, чтобы этих сбоев было поменьше. Верх берет женщина-работница, оттого нарушается лад в семье, равновесие.
Прекрасно помню эту нашу обычнейшую и типичную размолвку. Автостанцию в начале города мы вместе и сразу согласно отметили, как удобное место ночлега - лес рядом. Но в самом городе, на вокзале, где мы высадились для наведения справок, возникли варианты. Было большое желание добраться в этот же вечер до музея народного творчества в бывшем Макарьевском монастыре за городом. Но, пока мы разбирались, что это доступно, ушел нужный автобус на аэропорт, надо ждать час с лишним, а там еще идти пару км, вставать в темноте неизвестно как. Да и неизвестно еще, что за музей, а монастырь лучше Санаксара все равно не будет.Mожет, зря время потеряем. Время нас сильно поджимает, потому что только в походе я узнал, что на работу Лиле надо возвращаться обязательно в четверг вместо пятницы - значит, тот же маршрут (а я хотел кончить обязательно пушкинским Болдиным и Арзамасом), надо укладывать не в 7, а в 6 дней. Значит, остается один завтрашний день. Не лучше ли еще сегодня походить, посмотреть при вечернем освещении то, что я завтра уже один и по-деловому отсниму, и мы будем готовы к движению на Север (если, правда, не возникнет твердая потребность в саранских музеях)? Рядом с вокзалом висит большая схема города, почти сплошь окрашенного "зелеными зонами". Одна из них вплотную примыкает к парку Пушкина и соседнему краеведческому музею в соборе. Возникает вариант - пешком пройтись по городу, его мемориальным местам, а заночевать тут же за парком. Лиля предлагает ехать сразу к лесу на автостанцию. Ну, а как же тогда вечернее гуляние и осмотр? - Она соглашается и недовольно идет - хотя обоим нам понятно - при явно высказанной усталости и нецелесообразности этого вечернего хождения, мы сразу же поехали бы к лесу у автостанции. А так еще гуляли час с лишним, а потом неожиданно долго (не менее 20 минут) ехали до стоянки. В моей ошибке виновата привокзальная схема города, обозначившая зелень там, где уже стоят новостройки, но потерю какого-то часа на лишний путь туда-обратно от нашего сна (именно не дорогого светлого времени, а времени отдыха), я совсем не склонен был расценивать как большую ошибку и потерю, потому ответно сердился на Лилины "сердилки".
Она правильно считает, что главная причина этих размолвок в ином, во внутреннем душевном разладе: подчинять или подчиняться? Только мне не кажется, что тут оказывает дурное влияние работа, где воспитывается привычка принимать самостоятельные решения. Нет, наличие сферы жизни, где есть простор для твоей свободы и самостоятельности - только помогает легко выносить другие сферы, где ты подчиняешься. Я, например, легче переношу бессмысленность и подчиненность своей работы, раз у меня есть сфера диафильмов и работа над книгами и своими записями, сфера самореализации. Совсем я не стремлюсь к вождению семейного корабля - он, кажется, плывет у нас сам по себе или, скорее, под Лилиным решающим влиянием. Вот поход - дело иное, поскольку поход - это просто первая стадия диафильма. Так исторически получилось, и я не отказываюсь в походах от своей ответственности за решения и последствия их. Но раз так получилось, и Лиля понимает, что она не может взять главную тяжесть за диафильмы и походы на себя (не из-за способностей, а из-за времени, склонностей и т.д.), то ей следовало бы спокойно передоверить мне все эти решения и следствия, даже если они касаются и ее. Конечно, полно случаев, когда ее внутренний голос подсказывает гораздо более правильное решение, чем мой - но принимать его следует, лишь если я приму его по доброй воле, сам спрашивая совета. Иначе получается, два человека, принимающих решения - а кто будет отвечать за все следствия? Просто будем метаться от одного "руководства" к другому.
21 августа. Последний день походаС раннего утра утюжили центр Саранска. Смотрим (снаружи) на краеведческий музей и картинную галерею. Краеведческий музей сегодня выходной, а картинная галерея откроется через полчаса после отхода нашего автобуса - а следующий - в 16ч. Поэтому не увидели мы скульптуры Эрзи там, где их много. Досадно, но завтра мне надо быть на работе, я там одна на две группы, а именно завтра - отправка наших решений...
На автостанции выяснилось, что на горьковский автобус нас все равно не посадят, а ехать надо перекладными - до Починок Горьковской обл., дальше - до перекрестка на Болдино, и третьим - до самого Болдино... И я потом снова корил себя, что вполне можно было бы Лиле успеть побывать в галерее Эрзи, раз ей так хотелось (я сам к художественным музеям много равнодушней) и уехать во время в Москву ...но незнание всего, да плюс нежелание Лили рисковать завтрашним рабочим утром. А если все время переживать по поводу упущенных возможностей и совершенных ошибок, то от тоски и злобы совсем загнешься.
Итак, Саранск с его всего двумя древностями - действующей и занятой музеем церквями и новенькими скучными домами. На одном Витя увидел-таки лозунги на мордовском языке. Модерновый правительственный дом над лестницей, ведущей к реке, с памятником А.Полежаеву, стратонавтами перед вокзалом, с главпочтамтом, называемом по старинному - "почтовая станция", с небольшими "палатами", где останавливался Салтыков-Щедрин (наверное, когда ревизовал своих уездных чиновников)... - весь этот Саранск остался на слайдах и в нашей памяти, а мы теперь катим в Болдино. На станции пересадки, как по заказу, автобус через 10 минут...
Думаю, что не только Саранск, но и все столицы наших автономных республик равно новы и пустынны. Ведь под столицы коренного населения России отданы не старинные губернские города, а небольшие уездные или совсем новые центры. В качестве автономных, фактически областных столиц, они обустраивались лишь при советской власти, сейчас. А что и было старого - то за малоценностью снесено. Так получилось в Саранске, от которого остались лишь считанные каменные здания. Иной русской старины там нет. Но есть ли там мордовский дух? - Мы его почти не почувствовали. Несколько лозунгов на мордовском языке, да мать-Родина в центре в мордовском (кажется...) сарафане , да лозунги на русском везде: 500 лет с Россией навечно!" - это еще не дух нации... Вот советский, социалистический город - это да, это - чувствуется. Даже национальной формы нет, одно социалистическое содержание.
Болдино нас удивило малым количествам посетителей. Странно было входить в пустой от посетителей - пушкинский музей. Наверное, осенью здесь людей гораздо больше. Но в самом пушкинском доме, наверное, они все равно долго не задерживаются. Бедновато в нем. Почти везде - лишь тексты его известных произведений. Может, правда, тут помог бы хороший экскурсовод, чтобы понять, увязать Пушкина с Болдиным, его средой. Но и экскурсии мы здесь не видели.
Гораздо лучше я себя почувствовала в "вотчинной конторе", в половине которой А.С. жил в свой третий, последний приезд (наверное, из-за холерного карантина). Здесь сохранилась обстановка, здесь живо ощущаются главные хозяйственные дела, из-за которых он вынужден был жить в Болдино - привести в порядок экономические счетa, доходы имения (это уж потом стало ясно, что написанные им здесь вещи имеют несравнимо большую ценность. Счеты и записи старосты, сундуки-лари, лавка для наказания крестьян (сечения?), для дожидания просителей... Рядовое, живое дело помещика - и Пушкин? Запомнился собственный его рисунок, где он принимает в гости соседа-помещика: все дела брошены; руки на коленях, на лице - сплошное благорасположение и готовность слушать гостя, уютно устроившегося за самоваром.
Конечно, мы побродили по парку, примыкающему к усадьбе, поглазели на лиственницу, вроде бы посаженную его рукой, на скульптуру рядом, где он - красивый юноша. Оставалось еще время, и мы походили чуть по болдинским окрестностям, обошли его пруд, а потом через поля с работающими комбайнами направились к ближнему лесу в 2 км - сохранившуюся с пушкинских времен рощу.
Но перед ней вдруг я увидела кладбище, и вот миновать его я почему-то не могла. Так нестерпимо не вязалось это человеческое кладбище с пушкинским молодым бессмертием в его деревьях! Я села на поле ждать Витю. Отсюда тоже открывались болдинские дали с их предосенней страдой. Я успокоилась, здесь хорошо думать о поэте, поразительно как умевшим показать нам все стороны нашего бытия - и как показать! Как он мог писать свои думы, добиваясь такой ясности, доброты и света! Какой труд его черновики - при таком необыкновенном таланте... Болдино, все Большое Болдино живет Пушкиным.
Мы все им живем...
Ну, вот и все. Дорога в Арзамас (настоящий, без номеров), была спокойной, хоть и без билетов, ну да это уже привычный порядок. По дороге видели деревню с памятью о посещении ее Короленко, оказывается - это деревня выселенцев крепостных с Украины. Учительница рассказала, что они до сих пор сохраняют многие свои особенности - и в языке, и в быте... В 7 ч. вечера были в Арзамасе.
В Арзамасе, как нас и предупреждали, большие трудности с билетами на Москву. В кассе битком народа и объявили, что на ближайший, через полчаса, поезд билетов уже нет. Витя сразу решил, что, пока есть светлое время, надо быстро досмотреть центр Арзамаса, а уж потом штурмовать кассы. Я же решила не рисковать. И правильно сделала. Случай, или Бог, но как-то подтолкнул меня к кассе именно тогда, когда оказались еще какие-то билеты на Москву. Я уехала, так и не дождавшись Витю. Он приехал в Москву тоже утром, на три часа позже меня, в полном восхищении перед арзамасским старым центром и, особенно, перед его главным собором.
Из людских впечатлений дня: - директриса начальной школы села близ Болдино, с душой, похоже, очень живой. И двое попутчиков уже в поезде: шофер и столяр. Шофер рассказывал, как их обдирает ГАИ, а столяру и рассказывать особенно нечего - работает спокойно, впрочем, уверены в себе и спокойны оба, но столяр спокойней, ему не надо обдирать людей, над ним нет ГАИ.
Мы хорошо сделали, что в Арзамасе расстались, не нервничали (может, я бы сам так и не достал удачно билеты, как Лиля - и не смог бы уехать вдвоем по договоренности с кондуктором, как уехал - без билета), все убеждали кругом, что из Арзамаса раньше 5-ти утра не уедем. Еще лучше, что утром снова встретились уже дома в Москве, как будто вместе вернулись и закончили наше длинное-длинное (с марта по конец августа) лето. В тот же вечер мы проявили пленки этой недели. Все в основном получилось, включая даже арзамасские кадры - плохонькие, но все же они есть - память о пока только моем Арзамасе. Надеюсь, что через диафильм в этом уже сезоне он станет нашим общим Арзамасом.
В нем я побывал дважды, сначала, наспех, на самом минимуме - только взглянуть и щелкнуть фотоаппаратом, и сразу вернулся на вокзал. Но центр и вокзал разнесены далеко, и потому к Лиле я уже не успел. Понюхав очередь, я поехал в старый центр снова - уже не снимать, было слишком поздно, а просто так, чтобы бескорыстно посидеть на ступенях его великолепного собора, хранителя мощей Серафима Саровского, величественней которого я могу поставить только Исаакия в Петербурге, и любоваться сохранившейся почти без изменений старой площадью с купеческими домами, магистратом, магазинами, другими церковными главами, глазел на улицу, спускающуюся к дальней реке, на людское оживление вокруг, такое симпатичное, такое человеческое, свое, такое западное в этом стариннейшем русском, вернее даже, мордовском городе, что хотелось петь гимны или говорить торжественные оды. Черт знает, что творилось со мной в последние часы нашего русского лета, в его крайней восточной, пушкинской точке. Проняло, кажется, и меня. Поможет ли?
В последний раз, купив свежего хлеба и конфет, я отправился в билетную очередь на вокзал. Потом все же уехал. Вот сейчас допечатываю Лилин путевой дневник. Теперь на очереди самая большая задача - диафильмы. Их придется делать спешно, без особых раздумий. Чтобы успеть обговорить такую махину, как Русский Черноземный Центр и успеть хоть немного подготовиться к следующему году - путешествию на Урал с Поволжьем. И так все время. А дальше, что дальше?
И зачем нужна такая жадность глядеть и узнавать эту землю, зачем в ней так много разного, интересного, древнего, поучительного, неизвестного? Зачем она такая бесконечно разная, эта наша страна? - Не знаю, а только остановиться пока сил нет, а только остановиться сейчас - невозможно, как не жить. Может, кто объяснит, что творится с нами?
