По знаменитым старинными зданиями туристскому «Золотому Кольцу»: Загорск, Переславлъ-3алесский,Суздаль, Владимир и другие города - мы начали ездить с 1965 года, с года переселения в Москву - байдарочными маршрутами или туристскими воскресными автобусами. Впечатления от этих походов и вылазок отложились в моей заметке для заводской стенгазеты «Воскресный отдых» и в путевых заметках Лили, составленных для злополучного первого номера заводского журнала «Разбег», арестованного райкомом еще перед выпуском. Эти-то заметки и легли позже в основу диафильма «Суздаль», первого в этой серии, сделанного, однако, много позже, в 1972 году.
В столь долгой задержке виноват я один: мне мешало ревнивое чувство и нежелание отдавать столь благодатную тему, как Ополье - колыбель русской нации - одной Лиле. Хотелось подождать до собственного осмысления, до понимания значения православия как формы античного наследия, пришедшего через Византию к народившейся русской нации. Но шли годы, а процесс осмысления все не подвигался. И как только я убедился в своем бессилии, то написал-таки сценарий почти весь в Лилином духе и на основе ее материалов (особенно по Владимиру) - прямое продолжение «Московских церквей».
Я и сейчас не могу осмыслить этот материал. Он весь - элегия и отсутствие страстей. Даже о Суздале-тюрьме... Просто плывет байдарка, и смотрят с нее на череду прошлого люди: «Что говорят они нам?».
Мы не любим ходить по одним и тем же рекам на своей байдарке. Bот и пришлось ехать в «дальний» город Углич, от которого не то чтобы близко, но течет все же речка с чудесным названием Устье. Нас уверяли, что речкина скорость чуть ли не пять километров в час, а какому байдарочнику не хочется прокатиться на дармовщину?! И к тому же посмотреть такие старинные города, как Углич, Борисоглебск и Ростов Великий. Последнее - немаловажно, потому что мы чувствовали, что в нас пробудился интерес к древней архитектуре. В пеших и водных походах мы часто видели деревенские церкви и постепенно в нашем сознании они органично вошли в русский пейзаж.
Вид разнообразных куполов храмов, шатров колоколен, устремленных вверх, придавал пейзажу торжественность, приподнятость. К тому же всегда нравился звон колоколов и наводил на душу светлую грусть «Вечерний звон» Левитана. Ведь в течение веков вокруг этих зданий были сосредоточены не только поповское мракобесие и обман, но и вдохновение и талант целого народа! Лучшие мастера строили эти «храмы божьи», лучшие художники украшали их, утверждая этим вовсе не церковные догматы, а присущие издавна народу нашему радостную веру в свое прекрасное будущее и любовь ко всему прекрасному.
За год до поездки в Углич байдарочные страсти завели нас в Переяславль-Залесский. Бюст Александра Невского, мужественного, умного и красивого человека, установленный на Красной площади города, около собора, рядом с которым стояли в те далекие, тысяча двухсотые годы, терема, в которых родился этот не похожий на большинство своих современников человек, пробудил интерес к давно прошедшим векам, к хорошим людям, жившим так давно, что время это стало почти сказочным. Как жили, о чем мечтали, как видели мир, как творили и страдали наши далекие родичи? Но только монастыри и церкви оставили нам предки, да немногочисленные летописи все из тех же монастырских келий. И стали для нас церкви не только украшением и завершением пейзажа, но и тихим голосом из глубины веков.
Но, не зная их языка, мы только удивленно и восхищенно смотрели на стены и ворота Горицкого монастыря в Переяславле. Внутрь нас не пустили - было поздно. В другой монастырь и вовсе не пошли. Вода перетянула, мы не вернулись с Плещеева озера на другой день, а поплыли по рекам Вексе и Нерли к Волге.
Плавая по другой Нерли, Клязьминской, мы попали в Суздаль. Наши знания о Суздале ограничивались лишь названиями некоторых церквей и монастырей в этом городе, вычитанными в энциклопедии, и нам казалось, что мы готовы к осмотру. Названия сейчас почти все забылись, зато мы открыли для себя такой тип архитектуры, как шатры церквей, и «полюбили с первого же взгляда». Потом, даже в далеком Хорезме, увидев мавзолеи, покрытые шатрами, мы посчитали их чуть ли не самым лучшим из того, что увидели (конечно, это дело вкуса). Просто шатры на колокольнях и церквах Суздаля очень красивы. Всегда соблюдены пропорции основания и шатра, а главное, они немного вогнуты.
Выражаясь наукообразным языком, образующая шатров имеет отрицательную гауссову кривизну, и потому такое сооружение в каменном строительстве считалось малоустойчивым. Но русские мастера взметнули свои шатры ввысь, и стоят они так уже не один век, удивляя людей изяществом и стройностью своих очертаний.
Как безрадостно после шатровой легкости смотреть на тяжелые главы в виде реп, давящие на основание, начисто отрицающие всякую романтичность. Нет, я не против всех маковиц, существуют очень красивые формы, но это, на мой взгляд, только те, что не нависают тяжелой шапкой над барабаном, а тянут его за собою вверх. Человеку всегда свойственно стремление вверх, к неизвестному, в космос, пусть это на языке прошлых веков и называлось Богом. И те мои предки, что строили устремленные ввысь шатрами храмы, мне гораздо ближе, чем строители распластанных, «земных» храмов, выстроенных гораздо ближе ко всем церковным канонам.
Еще мы увидели в Суздале замечательную деревянную церковь, вывезенную сюда из села Глотова. Так ладно она сработана, так тщательно, без единого зазора пригнаны бревна, так тщательно выделаны украшения, и стоит как игрушка, ну, разве что большая, прославляя умные руки человеческие и вызывая грусть оттого, что теряется искусство рук. Большинство наших современников не сможет и деревянной ложки вырезать.
Поэтому особенно понятны стихи Майи Борисовой, по-настоящему талантливой поэтессы, призывающей запоминать красоту движений:
Движенья эти - отголосок детства,
Большого человеческого детства...
Человек и труд для вечной битвы
Лицом к лицу сходились на земле.
Труд приносил отчаянье и радость,
Калечил слабых, пестовал могучих,
И мускулам он диктовал движенья
И позы, точно скульптор, высекал.
Эта церквенка, напомнившая нам гигантскую птицу, помогла немного представить, о чем мечтали предки, каким воображением и богатым чувством пропорций они были наделены.
Недаром эта церковь перевезена из деревни Глотово в Суздаль, потому что давно уже Суздаль стал городом-музеем. Затерялся город за лесами и заснул не на одну сотню лет. Только шоссе связывает город с Владимиром, да и то построено оно недавно. Поверив в древность города, я поверила и в реальность двух священников, одетых в золототканые ризы и спокойно разгуливающих по главной улице города, и не сразу поверила, что они - просто актеры. На самом же деле оказалось, что в городе часто идут съемки кино. Ведь как удобно использовать фон из многочисленных суздальских церквей, не искаженный современными постройками, для создания исторического фильма. И лишь труба хлебозавода, построенного на окраине, несколько осовременивает город.
Сейчас мы, конечно, жалеем, что смотрели Суздаль так поверхностно. Ведь мы даже не перешли речку Каменку, чтобы посмотреть Спасо-Ефимьевский монастырь - архитектурный и исторический памятник. И еще, когда мы будем в Суздале, то обязательно еще раз посмотрим монастырь Бориса и Глеба, что стоит при впадении Каменки в широкую Нерль, и те фрески, которые в тот раз любезно предложил мне посмотреть старенький сторож. Пришлось же тогда сознаться, что я в них ничего не смыслю. Тогда все святые были для меня на одно лицо, а евангелические сцены не могли быть понятны из-за неграмотности.
Пара удачных книг познакомила меня с Евангелием, житиями святых, с происхождением религиозных праздников и прочими «святыми» сюжетами церковных фресок. Превосходная атеистическая литература имеется в наших библиотеках! Остальное образование, необходимое при восприятии иконной живописи, думаю, доделает мое представление о мастерстве исполнения. Очень хочется сходить в Третьяковку, чтобы с понятием посмотреть на иконы. А ведь раньше без скуки мы не могли проходить мимо этого зала. Но всему свое время.
Там, в монастыре, мне впервые стало досадно, что искусство многих веков - искусство иконописи - остается для нас совсем непонятным.
Прошел год. И мы оказались в Угличе. Перед поездкой мне попалась книга (мы решили теперь не ограничиваться энциклопедией), написанная Ю.Хламинским и А.Кокориным, - «Памятники Ростова, Углича, Борисоглебска и др.». Авторы - художник и писатель - люди, несомненно, талантливые и взволнованные непосредственным прикосновением к молчаливым и прекрасным памятникам прошлого. Я невольно поддалась обаянию их книги и очень ждала встречи с Угличем и Ростовым. Хотелось видеть, понимать, научиться ценить.
Углич не обманул моих ожиданий. Велик в городе аромат старины. Возникший одновременно с другими залесскими городами Суздальско-ростовской земли, на волжской излучине - «углу» для защиты Руси от северных врагов, он, как и большинство своих сверстников, пережил и взлеты, и падения. Его много раз брали с боем и русские князья, и татарские ханы, и польские паны. Много раз вставал город из пепла и развалин.
Золотой век Углича был при брате Василия III Андрее Большом, который упорно добивался, чтобы у него в Угличе было не хуже, чем в Москве. От княжеского дворца на территории Кремля сохранилась ныне только тронная палата, да и ту народ прозвал «Дворцом (теремом) царевича Димитрия». Царевич погиб, не успев стать царем и обозлить против себя народ. Безвинный, жертва властолюбия, он унес с собою несбывшиеся людские надежды (ведь новый царь - новые надежды), позволившие потом стольким Лжедмитриям принести столько горя народу. Мне же жаль не царевича, а просто мальчишку. Немного фантазии, и ты переносишься в начало XVII-го века, когда по живописному крыльцу тронной палаты с няньками и мамками ходил царевич: представляется, как он играл со сверстниками на берегу Волги, и как погиб от злой руки.
Стены Тронной палаты украшены фризом из резьбы по дереву. Издали - как кайма на полотенце, набранная из несложных элементов, но очень удачно подобранных. Резное крыльцо придает палатам царственный вид.
Рядом - жгуче-красивый храм - Спас на Крови. Название это надо понимать, как храм Спасителю Христу, построенный на месте, где была пролита кровь царевича Димитрия. Церковь хороша пропорциональностью всех объемов и выразительностью цвета. В ней сейчас располагается музей, но в пятницу там выходной день. Покрутившись смущенно около уборщицы и узнав, что ключей от внутренних дверей у нее нет, поняли, что в музей нам не попасть сегодня. Отправляемся по городу, на поиски других древних сооружений, церквей, названия которых уже едва припоминаем (записи свои я, конечно, оставила дома). Раннее утро, старушки не встречаются, а молодежь церквей не знает. Наконец, попалась старушка, которая с удовольствием и очень толково нам ответила.
И вот мы меж двумя древностями: справа - легкая, изящная, радостная от ярких изразцов церковь Иоанна Предтечи, слева - остатки (мне хотелось сказать - останки) Воскресенского монастыря с мощным собором, звонницей, остатками стен, разрушенными главным врагом - временем. Об особенностях стилей и эпох мы тогда и понятия не имели. Названия эти звучали для нас так же, как оставшиеся от детства воспоминания о молитве: «Отченашижееси-на-небеси...», т.е. церковные и непонятные. Теперь, «Слава Богу», я знаю, что Иоанн Предтеча - глашатай бога Саваофа, возвестивший миру о приходе Иисуса Христа на землю. А еще он крестил Христа, когда тому исполнилось тридцать лет. Кончил он свою земную жизнь, согласно легенде, весьма печально: царь Ирод отрубил ему голову по желанию дочери, которой обещал исполнить любое ее желание. Теперь для нас все евангелие - не более как сказка, в которую веками верил народ-ребенок. Зато как богат на этой бедной церковной почве урожай народного искусства.
Название «Воскресенский» понятно. Как не отметить радостное для верующего мира воскресение «убиенного Иисуса». Смотреть на монастырь было не радостно, а тяжело, как будто перед тобою бессильный, старый, бывший когда-то могучим и беспощадным, и нет того волшебника, который смог бы влить ему эликсир жизни (не доходят руки у общества по охране архитектурных памятников до реставрации этого монастыря).
Наши поиски продолжались... Непременно хотелось увидеть церковь, названную за красоту народом неофициально «Дивной» (так утверждала книга, но ни один из народа не знал церкви с таким названием). К счастью, над городом возвышается громада плотины Угличской ГЭС - с нее-то мы и смогли увидеть верхушки желанных шатров. Обрадовались, припустили чуть ли не бегом...
Она открылась сразу вся, трехшатровая, белоснежная, задумчивая. Радость ты моя, красавица! Оттого, что стоит на бугре и окружена маленькими домишками, она казалась неземной и сказочной. Силуэт ее - совершенен, пропорция - «золотая». Да, есть такой вполне официальный термин - «золотое сечение». Заключается оно в делении высот и других размеров здания в такой пропорции, при которой отношение малого отрезка к большому равно отношению большого отрезка к целому. Это соотношение человеческий глаз воспринимает как гармоничное. И в «Дивной» (официальное ее название - Успенская церковь - от успения (т.е. смерти) богородицы) соотношение больших и малых шатров находится в пропорции «золотого сечения».
Есть и другие церкви в Угличе, но мы больше ничего не хотели смотреть, а просто бродили по городу. С дальнего края Волжской дуги, от Института сыроварения (бывают и такие) особенно хорошо смотрится Угличский Кремль. Оттуда не видны подробности Спасо-Преображенского монастыря, который вблизи представляет из себя довольно нерадостное зрелище приплюснутых маковок, широких окон, тяжело стоящей колокольни. А издали собор вместе с церковью Спаса-на-Крови создает украшение городу.
Подогретые угличскими впечатлениями, мы купили первую книгу о памятниках старины (теперь уже число их перевалило за второй десяток) - Рапов «Каменные сказы», положившую начало нашей библиотеке об архитектуре старинных городов. Весь последующий поход я только и делала, что пыталась выкроить время для ее изучения.
Но у нас было мало времени и напряженный маршрут. С трудом всунув байдарку и рюкзаки в переполненный автобус, мы отправились за 25 километров в село Ильинское, что стоит почти на самой Устье.
И представьте себе нашу досаду, когда на следующий день из книги Рапова мы узнали, что автобусом проехали мимо одного из интереснейших и боевых монастырей-крепостей «Николы на Улейме».
К вечеру второго дня плавания показался Борисоглебск. Речка, красуясь перед городом, заложила длиннющие петли, поэтому мы буквально извелись, видя, как садится солнце и вид монастыря тускнеет. Так и не успели. А утро выдалось пасмурное, создавая нам настроение подстать монастырской суровости. Но, однако, по яркости и насыщенности впечатлений Борисоглебск обошел и Углич, и Ростов.
Борисоглебский монастырь был заложен в 1363 году с благословения Сергия Радонежского. С XVI-го века деревянные постройки монастыря стали заменяться каменными. Монастырю повезло - в камень его перекладывал талантливый зодчий Григорий Борисов.
Это его смелой фантазии принадлежит «окаменевшая идея» надвратной церкви с двумя стражами-башнями - очень выразительная композиция. Идея эта, побродив по Ростово-Суздальской земле, вернулась в Борисоглебский монастырь в конце XVII-го века, и у противоположной стены выросла та же троица, но в более роскошном одеянии.
Григорий Борисов построил и мощные трехметровые стены с боевыми башнями, круглыми по углам и квадратными на торцевых сторонах. Башни он покрыл шатрами. Стены и башни могли бы выдержать самую жестокую осаду, что не всегда могли сделать люди. Не окутывал башни пороховой дым, не лилась из варниц смола на головы врагов. Сдали монастырь полякам монахи без боя. Не пришлось ему постоять за честь русскую, но ведь не его ж в этом вина.
Оттого ли, что Борисоглебскому монастырю туристы не успели нанести вред, на стены его есть еще свободный вход, и мы почувствовали удовлетворение, обойдя монастырь по стенам и залезая почти на все башни. Оттого и монастырь, и все постройки в нем показались нам гостеприимными хозяевами, а мы в ответ на его радушие очень интересовались всем и попытались «поговорить» с ними - разобраться в их особенностях.
В центре высится главный храм монастыря - собор Бориса и Глеба. Борис и Глеб - сыновья князя Владимира Красное Солнышко, загубленные честолюбивым братом их Святополком, и первые русские святые. В дальнейшем церковь наобъявляла 2500 русских святых, но первые очень долгое время были всюду почитаемы.
Собор построен по типу тех мужественных и аскетичных храмов, которые строились на Руси до XVII-го века. Гладкие стены, разделенные только лопатками с трех сторон, невысокие апсиды, полукружьями выступающие за пределы четкого квадрата, нарядное позакомарное перекрытие. Оно было, Григорий Борисов его сделал, но потом в ленивое время храм покрыли четырехскатной крышей, придав ему будничность и заурядность. Высокая крыша утопила барабан. Чтобы как-то поправить дело, его надложили и нахлобучили медную шапку-маковку с пережимом, отчего когда-то выдержанный и спокойный храм стал напоминать лихого гуляку с заломленной шапкой и в одеяниях, едва хватающих, чтобы прикрыть его наготу. Но если долго смотреть на стены собора, то можно хоть приближенно, но все же представить себе его молодой вид, и захочется поклониться зодчему, вероятно, тоже немногословному и спокойному человеку-творцу.
А рядом - звонница (колокольни начали строить позже, в XVII-ом веке). Мне очень хочется сравнить ее с ясноглазой резвушкой, которую одели в тяжелое платье (по фасаду здания легли горизонтальные выступы для придания звоннице солидности, ведь рядом с собором стоит). Но легкие руки (арки) да три небольшие главки на тоненьких шейках показывают, кто же действительно прячется за богатым одеянием, а звон ее голоса (перезвон колоколов) нес людям весть о празднике, радости и отдыхе. Видимо, желая украсить звонницу, приставили к ней где-то в конце XVII-го века нарядное крыльцо с искусной кладкой кирпича с изразцами. Сравнить его можно разве что с богатой брошью на тяжелом платье, но сама звонница - там, в арках и маковках - совсем не нуждалась ни в каких украшениях, все в ней прелестно, и любое изменение побуждает недовольство. Так, заложенная каким-то, наверное, очень практичным, настоятелем, полуарка, вызывает желание избавить звонницу от несвойственного ей практицизма. Могу писать о ней еще и еще, потому что стала Борисоглебская звонница моей первой любовью. Здесь я впервые почувствовала, каким теплом и человечностью может веять от камня, если взялся за дело большой мастер. Сохранились на территории монастыря и другие памятники - Благовещенская церковь с трапезной и настоятельскими палатами, тоже постройки Борисова. В монастырях трапезная и церковь строились как единое здание. Ведь нельзя было сесть за стол, не помолившись. А зачем далеко ходить? В церкви сейчас - банк, а в настоятельских палатах - дом пионеров. Когда-то в этом большом зале со столбом посередине и сложными крестовыми перекрытиями пировали монахи, а теперь маленькая прилежная девочка разучивает гаммы. Как много могли бы рассказать стены, если б умели. И как все же много можно узнать от них, если уметь и хотеть. Церковь имеет такое же нарядное крыльцо, как и звонница. Видно, уж очень радовал отца-настоятеля вид этой богатой, красочной игрушки, что распорядился он и второе крыльцо сделать. Палаты, трапезная и сама церковь выглядят неказисто, сильно потрепанные временем.
С грустью мы покидаем монастырь, тихо благодарные ему за откровения.
От автобусной ли тряски, или оттого, что все дальше мы уезжаем от Борисоглебска по дороге на Ростов, утренние впечатления, занявшие большие области мозга, собираются в сгусток, становясь драгоценной каплей в той коллекции дорогих капелек, которые мы так тщательно собираем, и которые мы считаем своим богатством.
